мое творческое безумие. Напротив. Он помогал мне. Кормил меня. Когда изнуренный я падал на диван посреди дня или ночи, он накрывал меня пледом. Не прикасаясь к листам, которые я разбрасывал вокруг, он приносил нотную бумагу, чтобы она всегда была у меня в запасе. Уважал мое желание ограничиться минимальной дозой психотропов. Подавал стаканы с алкоголем. И не пытался вмешаться в музыкальную дуэль, которую я вел.

Он заворожено наблюдал за мной. Когда я ненадолго покидал свой мир, где были Она и музыка, я встречал полную любви улыбку сына, отвечал на нее, и она еще больше электризовала меня. Ни разу за всю свою жизнь он меня таким не видел. Мне это не нравилось, но я гордился тем, что он узнает одну из сторон моей личности, до сих пор скрытую от него. Когда меня не станет – совсем нескоро, теперь я был в этом убежден, – он будет меня вспоминать и таким тоже. Он сохранит память о своем отце – гармоничном, счастливом человеке, который стремился к цели, превосходящей по масштабу его самого. Быть может, это сотрет образ деградирующего неудачника?

Ничто меня не останавливало: ни усталость, ни голод, ни боли в суставах. Я хотел закончить до того, как Мадди пойдет ко мне по пляжу. Я подарю ей полную партитуру.

Нашу завершенную симфонию.

И неважно, что приходится лезть из кожи вон. Да хоть бы я и сдох от усталости.

Звук, которого здесь не должно было быть, отвлек меня. Интересно, что это было? Звонок входной двери! Мне ведь никогда никто не звонит. Что и к лучшему. Я позвал Натана, чтобы он все выяснил. В ответ молчание. Где же он? Этот ужасный звук меня раздражал. Я приготовился крикнуть сыну погромче, но тут вспомнил, что он вышел в море на весь день, предварительно убедившись, что я могу пробыть несколько часов один.

Я решил не вести себя как дикарь, а продемонстрировать Натану, что мне по силам быть нормальным человеком. Я захотел порадовать его и, когда он вернется, рассказать, как вежливо я поговорил с визитером, позвонившим в дверь в воскресенье.

Я встал с табурета, и у меня ушло несколько секунд на то, чтобы восстановить равновесие в вертикальном положении. Я инстинктивно поднял глаза на западную оконечность пляжа.

Свет горел, и я представил, как Мадди смотрит на мой дом.

Скоро… ты будешь здесь…

– Сейчас, сейчас! – заорал я и подумал, что тон мог быть и полюбезнее.

Окостеневшее тело вызвало гримасу боли.

– Что такое? – спросил я, открыв дверь.

От удивления я сделал шаг назад, но продолжал контролировать свои реакции, хоть это и давалось мне с трудом. Напротив меня стояла та, кого я принял за Мадди. Галлюцинация, оказавшаяся реальностью. Ее дочь. Та же загадочная робость во взгляде, который отдавал лишь то, что хотел, и умел, если надо, сделаться непроницаемым.

– Здравствуйте, месье.

Высота ее голоса отличалась от материнской. Будь она певицей, у нее было бы сопрано. У Мадди было контральто. На лице гостьи читался страх, а я напряженно оценивал ее, выискивая черты сходства с любовью моей жизни. Надо было срочно взять себя в руки.

– Мадемуазель, чем я могу быть вам полезен? Возможно, вы заблудились?

Если она и дальше будет так мять пальцы, в конце концов один из них сломается.

– Э-э-э… вовсе нет… на самом деле… я… я знаю, кто вы.

– Да что вы?! И кто же я?

– Ну, я имела в виду… Натан мне сказал, кем вы были. Знаменитым пианистом.

На мой счет ее просветил мой сын. Но не Мадди. Странно и загадочно.

– Очень мило с вашей стороны. Вы просто пришли меня поприветствовать? Потому что, если вам нужен Натан, его дома нет…

– Нет… вообще-то мне нужны вы… м-м-м… я хотела с вами познакомиться.

Она провела по лбу дрожащей рукой. Любопытство заставило меня позволить себе запретное.

– Здесь холодно, зайдите в дом. Садитесь и все мне объясните. Должен признаться, что плохо вас понял.

– Я не хочу вам мешать.

– Входите!

Я рявкнул на нее, словно зверь. Пропустив ее вперед, я последовал за ней. Она робко пересекла прихожую. Ее взгляд метался справа налево и обратно, она пыталась незаметно осмотреться. Ей явно было неловко. Переступив порог гостиной, она ненадолго застыла на месте, сосредоточенно изучая мой рояль. Потом двинулась к нему, словно зачарованная. Глубоко вздохнула и заинтересовалась окном, выходящим на запад. В курсе ли Мадди, что ее дочь со мной?

– Ой… Не могу поверить…

Она показала пальцем на свой дом. Мне не пришло в голову, что ей ответить.

– Да что вам надо? – мои слова прозвучали еще более грубо.

Она выпрямилась, отбросив позу жертвы, и повернулась ко мне лицом. Девчонка вдруг полностью преобразилась. Сначала она показалась мне хрупкой, теперь в ней открылась поразительная сила и вера в себя вопреки серьезному надлому, природу которого я не сумел распознать. Она настойчиво и не торопясь старалась создать мнение обо мне. Окинула внимательным взором с ног до головы, задержала его на глазах, пытаясь расшифровать мои мысли.

– Как вас зовут, мадемуазель?

Я повел себя вежливо только потому, что она дочь Мадди. Другая на ее месте так и осталась бы за дверью.

– Лиза, месье.

– Отлично, Лиза. Называй меня Джошуа, а не месье. Чем я могу тебе помочь?

Не надо было подпускать ее так близко. Она наверняка что-то задумала.

Когда у тебя есть слабое место, ты уязвим.

Она зашагала по комнате, едва не задела рояль, но не дотронулась до него, одновременно следя за тем, чтобы не наступить на разбросанные по полу исписанные нотами листы. В конце концов схватила один из них. По взгляду, брошенному на него, я догадался, что она не умеет читать ноты. Неужели Мадди не научила ее играть на пианино? Не могу представить, чтобы она не разделила свою страсть с дочерью. В отличие от меня, у нее не было причин отказывать себе в этом. Хотя девочка была неспособна прочесть ноты, увиденное как будто растрогало ее. Она медленно подошла ко мне и протянула исписанный лист, настороженно наблюдая за мной.

– Это вы написали?

– Именно так. Я как раз сейчас пишу музыку.

– Для кого?

Она не спросила “для чего”. Ее вопрос был “для кого”. Смысл совсем другой. Я посмотрел на нее. В глубине души я понимал, что бесполезно с ней лукавить.

– Для женщины, которую люблю.

Едва заметная улыбка обозначилась на ее лице, так похожем на лицо Мадди, с той лишь