вернул меня к реальности. Я бросил на него совершенно обалдевший взгляд, и он покачал головой, поскольку мой вид – отец, полулежащий на рояле и отрешенно улыбающийся, – одновременно насмешил и раздосадовал его. Я наблюдал, как он разгуливает в шортах по гостиной, потом направляется на кухню. Он налил кофе в две чашки, дверцы шкафов открывались и закрывались, в раковину потекла вода.

Что он затеял?

Он вернулся, с вызовом посмотрел на меня, поставил полные чашку и стакан на рояль – я это запрещал, боясь, что пострадает инструмент, – и сунул мне под нос раскрытую ладонь.

– Вчера вечером ты не принял свое лекарство, и сегодня утром я тебе не позволю снова не принять его.

Я уставился на таблетки с гримасой отвращения.

– Я в них больше не нуждаюсь.

– У тебя лицо невменяемое, мне не нравится, когда ты такой. Так что ты их проглотишь, и не вздумай спорить. И если потом за тобой понадобится проследить, я даже в душе тебя не оставлю и помешаю вызвать рвоту, чтобы избавиться от них.

Я засмеялся, чтобы скрыть, как меня растрогало проявление его любви.

– Ладно-ладно, только минимальную дозу. У меня уже давно не было такой ясности в мыслях. Можешь мне поверить.

Химические препараты ничего не изменят в происходящем. Натан долго в упор изучал меня, удивленный, сбитый с толку моим замечанием. Если я не ошибался, он казался почти смущенным.

– Что с тобой случилось на пляже, папа? Ты какой-то странный, но при этом, ты… не могу подыскать точное слово… скажи сам?

Я встал, сдавил пальцами его затылок и прижался лбом к его лбу. Потом вздохнул глубоко и с облегчением. Мне теперь настолько лучше дышалось.

– Я вновь обрел себя, сын. Теперь все будет хорошо.

Глава двадцать вторая

На западной стороне пляжа

Яркое зимнее солнце в разгар дня заливало пляж. Я ждала, чтобы его лучи пронизали каждую клеточку тела и мне стало теплее. Мне было все труднее согреться. Я исчерпала запасы энергии, когда пошла навстречу Джошуа. Как я и подозревала, за это сразу же пришлось расплачиваться, и плата была на уровне случившегося потрясения. Я навредила себе, причем сильно, лишив себя скольких-то дней оставшейся мне жизни. Но я приняла это и ничуть не сожалела о сделанном, раз Лиза меня простила.

Три дня я пролежала, прикованная к постели, не в силах покинуть ее дольше, чем на несколько минут. Я ела совсем мало, причем мне приходилось заставлять себя, чтобы дочка не волновалась. Тем не менее я пока не была готова звать сестер и Васко ей на подмогу, чтобы она не оставалась одна в роковой момент. Если я их позову, значит, конец вот-вот наступит…

Сегодня в ярко-голубом небе не было ни облачка, а само оно было невероятно глубоким – стоило всмотреться в него и сразу догадаешься, что на улице царит ледяной холод. При этом солнце светило настолько ярко, что проникало вглубь дома и освещало его. Обычно мы включали свет в хижине Софи уже в середине дня. Но не сегодня.

В доме напротив гостиная была залита солнцем, которое наверняка отражалось роялем и делало его еще красивее. Еще более гипнотизирующим. Подобных роялей я не встречала никогда. Он, этот черный рояль, самый главный спутник Джошуа, все эти годы следовал, естественно, за ним. В те давние времена я была единственной, кому разрешалось приближаться к роялю и дотрагиваться до него.

Кого наделили этой привилегией после меня? Мать его сына? Была ли она пианисткой? Кто, кроме пианистки, мог привлечь Джошуа? Кто мог заставить его стать отцом? Я отбросила эту мысль, не подпуская к себе противный душок ревности. С какой стати мне ревновать? Я его бросила, я его покинула. У меня самой есть дочь, и я сама позволила другому телу заменить его тело.

Играет ли на фортепиано его сын? Научил ли он его? Он такой же виртуоз, как отец и еще раньше дед? Продолжил ли Джошуа традицию? Не уверена. Груз, возложенный отцом на его плечи, бывал иногда таким тяжелым, что Джошуа сгибался под гнетом ответственности. Я рискнула понадеяться, что он подарил своему сыну всю любовь, на которую способен. Какой отец из него получился? Нашлись ли у Натана ключи, чтобы расшифровать его? Джошуа всегда был таким скрытным и с оголенными нервами… Как он пережил годы после нашего расставания и в особенности после смерти матери?

Мать Джошуа возненавидела меня в ту же секунду, как увидела. Эта немыслимо красивая женщина сразу подавила меня своим опасным умом, хитростью и изворотливостью, болезненно собственнической любовью к сыну, а также бессчетными оскорблениями, смысл которых был мне не всегда понятен. Я все перепробовала: становилась невидимкой, училась отвечать ей, самоутверждалась, умасливала ее, обещая, что не буду пытаться занять ее место рядом с сыном, поддакивала ей. Я даже готова была подчиниться ей и все терпеливо сносить… если бы это помогло избавить Джошуа от проблем. Она неоднократно пользовалась мной и моей наивностью, демонстрируя свое искусство разыгрывать трагедии и заставляя поверить, будто я завоевала несколько крох ее симпатии. И все лишь ради того, чтобы затем успешнее сокрушить меня.

Я воровка, которая крадет у нее вещь, принадлежащую ей по праву, – именно так она воспринимала своего сына. Раньше меня окружала только любовь, а здесь я узнавала жестокие и разрушительные отношения. Кто причинит больше зла другому – вот к чему все сводилось. Однако Джошуа, уважая память отца, покорялся, уступал материнским капризам. И делал это, пока не появилась я.

Когда мы решили, что я буду жить у них, она слетела с катушек: вопила, ругалась, шантажировала самоубийством – как он объяснил, это один из ее привычных приемов. Он припугнул, что окончательно покинет ее – я догадалась, что и он не впервые прибегает к такой угрозе, – и она смирилась, почувствовав, что сын настроен серьезно и на этот раз не блефует. Теперь он не один противостоял этой женщине. С ним была я, и я его поддерживала, успокаивала.

На какое-то время она утихомирилась, перестала оскорблять меня и меньше провоцировала Джошуа, опасаясь, как бы он не совершил роковой шаг. Я вспоминала на редкость свирепые стычки между ними. Она с искренним наслаждением швыряла, что под руку попадется, в его рояль, он нервничал, а она получала удовольствие, наблюдая, как он взрывается в моем присутствии, и надеясь, что его поведение раз и навсегда отпугнет меня. Она хотела поселить во мне