Допускаю, что, убитая шокирующим известием, я его не впечатляю, зато если меня расслабить и подготовить… Черт! Что я фантазирую? Идиотизм! Он же не юнец зеленый, чтобы городить такой огород! Он мог бы меня просто взять, без подготовок и разрешений, как это произошло в тот первый раз.

Щелчок двери возвращает меня в отделанную роскошным, под мрамор кафелем ванную. Фокусирую взгляд на приближающейся фигуре. Игорь идет к джакузи с блестящим подносом в руках. На нем стекляный чайник, пузатая бутылка с черной этикеткой и бронзовой жидкостью внутри, две коньячки и что-то еще.

Он не шутил. Не понимаю, как мне поможет коньяк, да еще и чай… Почему такое странное сочетание?

Игорь подходит, ставит поднос на угол джакузи, наливает в чашку чай и бросает туда сахар из сахарницы. Много. Целых три ложки! Это слишком много. Марк меня бы отчитал даже за одну. К тому же, я и в эквиваленте сахарозаменителя пью менее сладкий чай.

— Не надо так много сахара, — вяло встреваю в процесс приготовления.

— Не спорь со мной, — требовательно отрезает Игорь, размешивая белые гранулы в рыжей жидкости. — Тебе сейчас нужно успокоить нервную систему и подкормить мозг, который потерял много калорий от стресса. Глюкоза — лучший поставщик калорий для мозга.

Он верен себе. Разливает коньяк и протягивает мне один бокал. Приказывает пить до конца. По тону слышу, что это не просьба. Сколько тут? Грамм пятьдесят? Да я с такого количества мгновенно вырублюсь!

Игорь недвусмысленно смотрит на меня, ожидая, пока я выполню приказ.

Делаю глоток. Запах другой, и на этот раз не так жестко идет, как в прошлый. Не кашляю и проглатываю. Но лицо все равно кривится. Игорь передает мне кружку с чаем. Он еще горячий, но пить можно. Отпиваю из кружки — удивительно приятное ощущение в горле. Плюс приторность чая сразу смазывает привкус коньяка.

— Вот и умница. Теперь допей коньяк, запивая чаем, и я налью тебе еще, — ушей снова касается баюкающий голос Игоря.

Он махом выпивает свою порцию, отставляет коньячку на поднос и перемещается ко мне. Садится на бортик джакузи и ласково поливает мои плечи водой. Затем по коже спины проходится что-то мягкое, похожее на губку или пушистую мочалку. Игорь проводит ею мне по лопаткам, забираясь на плечи, шею, спускаясь по рукам до локтя.

Это выглядит так заботливо и нежно, что мне хочется плакать. Даже мама никогда не была настолько нежна со мной. Не заботилась настолько чутко. Она вообще ласку редко проявляла.

Когда я допиваю первую порцию коньяка, чай тоже заканчивается. Игорь отставляет коньячку на поднос и доливает мне только чай. Снова добавляет сахар. Я уже не сопротивляюсь. Пусть. Он знает, что делает. А я просто хочу довериться.

Алкоголь, кажется, расслабил меня. Я беру в руки чашку с чаем и поднимаю взгляд на Игоря. Снова ощущаю исходящее от него тепло, становится стыдно за неподобающие мысли о нем. Я думала о нем хуже, чем он есть на самом деле. Но у меня в голове вертится вопрос. Важный. Который страшно задать и, наверное, время не самое подходящее, но я уже не смогу удержаться.

36. (Игорь)

Как же меня накрывает, когда я слышу последние слова ее отца. Приемная, не надо было удочерять… Тварь. И бедная девчонка их почитает. По ней отчетливо заметно, что эта новость ее просто убила. Ее родители не заслуживают такой дочери, как Эльвира — чистое, честное, наивное создание.

Лучшее, что я могу сделать в этой ситуации, избавить ее от необходимости выслушивать подобное впредь и успокоить, конечно. С первым справляюсь, разбитый телефон летит в урну. А вот с успокоением сложнее. Какой из меня успокоитель? У моей Жизель не случалось ничего трагичнее сломанного ноготка, и с такими мелочами она не приходила ко мне жаловаться. У Эльвиры жизнь рушится, а я даже слов не знаю правильных, какие в таких ситуациях говорят.

Сгребаю ее в охапку, обнимаю, прижимаю покрепче. И чувствую, что ее слезы намочили рубашку. Влажная ткань вроде прохладная, а ощущается обжигающей. Эльвира отлепляется и выдает что-то про звонок Васильку. Сама в шоке, но про работу не забыла. Какая ей работа с такими новостями?

Обещаю ей ванную и коньяк с чаем, везу домой.

Там сразу веду в ванную. Она вяло сопротивляется. Неужели думает, что я собираюсь ее трахнуть? Не, я хочу, конечно, но не сейчас. Не в таком состояни. Эту девочку хочется согреть и защитить. Какой с ней секс? Она ж никакого удовольствия получить не сможет.

Усаживаю Эльвиру в джакузи у себя в ванной, передаю коньяк, чай. Пьет. Распробовала-таки! А сначала сопротивлялась. Сижу это время рядом и тру ей спину мочалкой. Жизель это нравилось. И Эльвире тоже, кажется — начинает успокаиваться, приходить в адекватное состояние.

— Что теперь будет? — серым голосом спрашивает она через некоторое время.

Ставит меня этим вопросом в тупик. А что должно произойти? Кроме того, что теперь она вряд ли захочет общаться со своей семьей, ничего не будет. Продолжим жить как жили.

— Я дам тебе отдохнуть пару дней. До понедельника ты свободна от работы, — без задней мысли отвечаю на ее вопрос.

— А между нами? — она смотрит перед собой.

Еще более сложный вопрос. Я, признаться, ничего не думал по поводу «нас». Нет никаких нас.

— А разве между нами… что-то есть? — переспрашиваю задумчиво. — Остается по-прежнему. Ты моя помощница, я твой босс.

Последнее произношу с удовольствием. Мне нравится такая расстановка сил. Эльвира сжимается, но больше ничего не говорит. Это неплохо. Я не готов сейчас разбираться в том, что чувствую к ней. Знаю только одно — она моя, хочет того или нет. Я ее не отпущу и никому не отдам. И со временем она привыкнет.

Вода начинает остывать, пора вытаскивать мою русалку и отправлять спать.

— Выбирайся из ванной, — приказываю ей и иду за полотенцем.

Сдергиваю одно с полотенцесушителя и направляюсь обратно, а Эльвира переступает бортик и… поскальзывается. Падает. Смотрю за этим, как в замедленной съемке и срываюсь с места, но не успеваю ее поймать. Вроде головой не ударилась, и то хорошо. Но по лицу вижу, ей больно.

— Ну как же ты так? — вырывается с досадой, хотя злюсь я на себя. Следовало дать ей руку, остолоп! — Что болит?

Эльвира показывает на лодыжку.

— Кажется, я ногу подвернула, — голос звучит жалобно. Видать, очень больно.

Заворачиваю ее в полотенце и несу в спальню на кровать. По пути включаю свет.