Но, к счастью для нее, природа не была слепа. Физиологически циклический отек можно сравнить с аллергией. Когда в тело проникает слишком много «отравляющих веществ», оно задерживает воду, чтобы защититься от чрезмерной боли[122]. Оно защищает свой собственный индивидуальный химический состав от вторжения слишком многих чужеродных элементов. Слишком чуткая натура Катрин сделала ее уязвимой для очень многих психических вторжений. Тем самым инстинкт защищал ее и показывал ей, как ей самой защищаться. Периодически ее бросало в фемининные воды, она была вынуждена уступить своим собственным внутренним ритмам. Архетипическая ситуация в образах ее сновидения проявилась в виде рыбы, тихо размышляющей в ее собственных бессознательных глубинах, питающейся фантазиями и мечтами, которые могли бы дать новую жизнь ее телу и ее Эго. В этом вневременном мире на дне моря она была свободна от расписаний, конфликтов и боли. Поскольку ее Эго было недостаточно сильным, чтобы выносить напряжение, боль переместилась в ее тело и отек позволил ей регрессировать к ситуации защищающей утробы, которая требовалась ей в это время[123]. В то же самое время он, как телесная броня, оборонял ее от дальнейшей атаки.

Когда она стала способной слышать свое тело и узнавать его послания в сознании, отек начал постепенно уменьшаться. Со временем, с помощью амплификации, она научилась принимать эти воды как божественные, как часть фемининного цикла растущей и убывающей луны. Постепенно она осознала, что затопление иногда было частью «креативной депрессии», беременности, предвестником творческих прорывов, которые были для нее жизненно необходимы. Ее креативность зависела от спокойного, непрерывного течения потока чувств; в противном случае чрезмерные старания при слишком незначительных успехах выматывали ее.

В «Mysterium Coniunctionis» Юнг подробно описывал трансформацию старого короля с помощью воды[124]. Вкратце притча такова. Перед началом битвы король попросил своего слугу принести ему воды: «Я требую воды, которая ближе всех моему сердцу и которой я мил больше всего на свете». После этого он так много выпил, что «все его конечности налились и все его вены вздулись, а с лица сошли краски». Его солдаты доставили его в натопленные покои, чтобы он пропотел и вода вышла из него, но, когда они открыли дверь, «он лежал там как мертвый». Египетские лекари порвали его на мелкие кусочки, измельчили их в порошок, смешали с лекарствами и снова положили его в покои. Когда его вынесли обратно, он был полумертв. Александрийские лекари перемололи тело еще раз, вымыли его и высушили, добавили новых веществ и поместили его в плавильный тигль с просверленными в днище дырками. Через час они разожгли над ним огонь и начали плавить его, так что жидкость стекала в стоящие внизу сосуды. Тогда король восстал из мертвых и крикнул: «Где мои враги? Я убью их всех, если они не повинуются мне».

В комментариях к этому мифу Юнг писал:

Идея была в том, чтобы извлечь пневму, или душу… из материи… в виде летучего или жидкого вещества и тем самым принести «тело» в жертву. Эта aqua permanens затем использовалась для оживления или реанимирования «мертвого» тела и, что парадоксально, для того, чтобы снова извлечь душу. Прежнее тело должно было умереть; его либо приносили в жертву, либо просто убивали, так же как и старый король должен был или умереть, или принести жертву богам[125].

Самость Катрин также требовала подобного разрушения, чтобы очистить ее Эго и чтобы в результате она подчинилась Святому Духу. Только после этого в ее Тьме мог вспыхнуть бог, таким образом реанимируя ее «мертвое» тело и освобождая душу.

Попытка заглянуть в Сердца этих трех женщин позволяет выявить тайные муки погребенной фемининной души. Для Маргарет и Анны шла первая половина жизни, когда происходит борьба за формирование Эго; для Катрин же — вторая, когда в процессе индивидуации Эго должно подчиниться самости. Полнота, изучаемая как симптом, больше не может рассматриваться ни как просто попытка увеличить свою значимость, ни как попытка все удержать, ни как желание накормить жадный Анимус. Переедание также не является простой попыткой наказать себя и других, в особенности мать, которая всегда давала недостаточно. Направленный свет проясняет, что за стрелы оставляют эти раны. «Ранящие и болезненные стрелы летят не снаружи… а из засады нашего собственного бессознательного. Это наши собственные вытесненные желания, которые вонзаются, как стрелы, в нашу плоть»[126].

Менады… это неистовые жрецы, посвятившие себя Дионису. Но это еще не все: они служат богу, страдая при этом от его озарений.

Из записок Марты Грэм

Ожирение является одним из основных невротических симптомов в Западном мире. Миллионы долларов, затрачиваемые на исследования, диеты и спортивные программы, свидетельствуют о тщетности наших попыток справиться с ним[127]. Стремление к худобе превратилось в манию, сводящую невроз к проблеме еды, однако эта проблема имеет глубокие болезненные корни. Тысячи анорексичных девушек, изнуряющих себя голодом и доводящих себя до изнеможения физическими нагрузками, отвергают традиционную женскую роль, предпочитая регрессировать в детство. Тысячи их толстых сестер переживают ту же мучительную агонию медленного процесса разрушения. И те и другие подписали кровью договор со Смертью.

Перекладывание вины на родителей — удобное оправдание этого чудовищного культурного преступления. Эти девушки говорят о своем весе с таким же смущением, с каким в свое время женщины говорили о своей сексуальной жизни[128]. Возможно ли, что вытесненный бог, в начале XX века соматизированный в истерии, в наши дни проявляется в ожирении и нервной анорексии?