окончания «строительства» еще далеко.

Опыт Бувина показал ему, что страна, которую он насильственным и грубым образом собрал, еще далека от единства! Да, Нормандия, Анжу, Мэн и Турень, на удивление, верны ему.

Местные сеньоры и владетели спокойны и надежны, что лишний раз доказали Филиппу, когда вместе с его молодым сыном Людовиком громили части англичан под Ла-Рош-о-Муаном.

Но Пуату и центр королевства, где «возились» взбалмошные и капризные Лузиньяны, Туары и разного рода Шательро, сильно беспокоили короля Филиппа…

Но, тяжелая и опасная жизнь научила короля Филиппа… ждать и терпеть. Ждать, когда представится удобный случай ударить врага мощно и неотвратимо. Терпеть, долго и мучительно терпеть, выжидая момента, когда враги сами себя «доедят» и отдадут ему «в руки» все и сами…

Король встал и вышел из дворца в садик, разбитый во внутреннем дворе замка Руана. Яблони и груши источали сладкий аромат цветения, который, смешиваясь с приторным запахом зреющей вишни и пением птиц, кружил голову Филиппа…

Вот, приблизительно в это же время года, он познакомился с Агнесс…

Филипп еще раз грустно и тяжело вздохнул. Агнесс. Любимая и, пожалуй, единственная женщина, с которой Филипп был счастлив и не одинок.

Король улыбнулся, взгляд его потеплел и, как показалось ему, в глазах стали набегать слезинки счастья и умиления. Он встряхнул головой, отгоняя от себя минутную слабость, и пошел по дорожкам сада.

Рука его скользила по ветвям яблонь и вишни, нежно и ласково касаясь их гибких, живых и полных соком жизни. Короля приятно радовали эти новые и, неожиданно, приятные и простые ощущения…

Агнесс… сколько раз, ночами, он, измученный сомнениями и страхами перед врагами и всем миром, прижимался к ее груди и забывался возле нее, словно измученный жаждой путник возле источника.

Да, пожалуй, она была единственным человеком на свете, кто слышал тревоги и мысли короля Франции, но не предал и не продал его и их врагам…

Филипп подошел к небольшой скамье, расположенной в тенистой части сада, и присел на нее.

Агнесс. Агнесс…

Король поднял голову и пристально посмотрел в бесконечную синь неба, раскинувшуюся над Нормандией. Легкие облачка еле заметно двигались среди лазури, легкое дуновение весеннего ветерки чуть заметно колыхали волосы короля…

«Как ты, там?..» – вздохнул Филипп, вспоминая Агнесс де Меран, свою последнюю и любимую жену.

Как же удивительна и сложна жизнь. Агнесс встретила Филиппа, изможденного, обессилевшего и потерявшего в себе веру человека, после того страшного и жуткого похода в Палестину, едва не унесшего его жизнь, но лишившего его физического и душевного равновесия.

Как она, прекрасная немка, смогла рассмотреть в нем чуткую и ранимую душу, способную на любовь и сострадание?

Король пожал плечами.

Судьба…

Филипп нахмурился. Лицо его напряглось и, казалось, окаменело.

«Несправедливая ты штука, судьба!» – вздохнул Филипп. – «Это просто не справедливо! Ты дала мне крупицу счастья, спокойствия и любви в море гадости, предательств и подлости! Капля счастья среди кучи дерьма, которое окружало меня… спасибо…»

Мысли короля просветлились, когда он вспомнил Агнесс и поблагодарил судьбу за встречу с ней. Филипп облокотился рукой о скамью и, оторвав от вишни одну веточку, стал что-то, понятное только ему одному, чертить на песке дорожки…

«Итак. Всю жизнь, я только и делал, что собирал, обманывал людей, стравливал врагов и соседей, увеличивая силу и владения королевства. Что у меня было? Что оставил мне покойный и слабохарактерный отец? Море врагов, окруживших меня, словно охотники волка?» – подводил итог жизни король. Он улыбнулся, но, на этот раз хищно и зло. – «Волка. Да! Волка! Волка, который по очереди перегрыз им всем глотки, одному за другим, словно баранам! Охотники! Смешно, если не сказать – страшно!

Одни только дяди из Шампани и Блуа чего стоили! Графство Фландрии, ускользнувшее, казалось, навсегда, – снова «вернулось» к короне. Одна только женитьба ни красивой, но слабой здоровьем, Изабелле де Эно дала короне столько земель, сколько не собрали все его предшественники – короли Франции! Артуа, Вермандуа, Валуа и Пикардия…»

Филипп нарисовал четыре кружка на песке…

«Сначала я довел «до ручки» покойного Анри Второго Плантажене – человека страшного, деятельно и сильного.

Затем, словно по мановению руки судьбы, умерли многие из моих врагов и родичей в крестовом походе. Как мне показалось тогда, я даже смог легче дышать!

Но, нет! Это было бы просто несправедливо к врагам!

Король Ришар «истязал» меня почти десять лет. А, ведь он, правда, мог прикончить меня несколько раз, если бы захотел».

Король снова грустно улыбнулся.

«Это же надо, какой был «позёр» – этот «мой» Ришар Кёрдельон! О! Я уже стихами начал сыпать! Да. Если бы не «напускная» и, зачастую, лишняя для Ришара игра в рыцарство и благородство, – мне и моей короне пришлось бы туго. Но, на все воля Божья!!»

Филипп перекрестился, вспомнив своего врага. Он расправил плечи, посмотрел по сторонам.

«После Ришара мне стало легче. Ощущение было такое, словно отвязали тяжелые гири с плеч! Жан просто дурачок, по сравнению с Ришаром!

Он умудрился за десять лет разбазарить все то, что его предки веками, крупица за крупицей, собирали по всей Франции.

Да! Можно сказать, «спасибо» его анжуйским предкам – психам, перенесшим свою дурную кровь через века и накопивших все свои «пороки» в последнем анжуйском неудачнике – Жана Сантерре!»

Подошли слуги, незаметно поставившие возле Филиппа столик.

На нем стоял кувшин с вином, самым любимым королем – анжуйским красным, и дымилось мясо – только что из печи. Слуги также тихо и незаметно покинули короля, любившего и ценившего уединение и покой. Филипп сам налил вино и откусил кусок мяса…

«Превосходная телятина.

Да, я отвлекся.

Итак, к 1205 году я присоединил и усмирил Нормандию, самую главную и опасную для меня провинцию! В течение еще пяти лет я, с переменным успехом, но присоединил к короне Анжу, Мэн, Турень, Овернь, Лимузен, Марш и Ангумуа.

Графство Пуату, несмотря на всю свою природную взбалмошность и непостоянство, вошедшее уже в поговорку у народа, наполовину моё!

Мощнейшая крепость и