– Ты сосчитала? Ты знаешь, когда он покупал квартиры и дом, сколько они стоили тогда, ты знаешь, где и с кем он отдыхает? Что с тобой? Я тебя просто не узнаю. У нас что, своих забот нет?

– Есть, – неожиданно зло ответила она. – Только эта система, которую он создал, тоже может скоро стать нашей заботой. Сначала твоей, а потом, когда ты признаешь наконец и поймешь, во что вляпался, нашей общей.

Мы были на Садовом кольце, я резко перестроился и припарковал машину.

– Ира, говори, что ты знаешь и откуда, или...

– Или что?

– Говори.

– Ох, что-то мне часто курить хочется последнее время. Жизнь какая-то стала неспокойная.

– Ира, – я взял ее за руку и только в этот момент почувствовал, как холодна моя рука и что меня просто колотит.

– Твой Андрей берет деньги с дистрибьюторов. Сколько – не знаю. За что – тоже не знаю, но ты, наверное, сам лучше знаешь, за что с них можно взять. Дополнительные кредиты, отсрочки платежей, участие в тендерах, рекламные взносы... Делает он это давно и уйти хочет просто потому, что слишком многие стали об этом догадываться.

– И знаешь ты это все, конечно, от Марии? – тихо спросил я.

– И знаю, и знала, потому что она тоже в теме. Может, и еще кто-нибудь, только тебя там нет.

– А ты хотела, чтобы я был?

– Костя, я хочу, чтобы ты не был лузером, а в моем понимании это означает, по крайней мере, чтобы ты знал и понимал, что происходит вокруг тебя. А дальше принимал осознанное решение. Если хочешь в этом участвовать – участвуй, потому что это уголовно не наказуемо, да и доказать невозможно. Если ты такой принципиальный – не участвуй, но тогда сделай так, чтобы все это не происходило за твоей спиной. Я хочу, чтобы ты быстрее взрослел.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Я очень даже ответила на твой вопрос, милый мой. Просто теперь появилось очень много вопросов, на которые тебе самому придется ответить. И, конечно, ты мне обещаешь, что Машку в это дело не впутываешь. Давай поедем домой, а? Я давно хотела с тобой об этом поговорить, но все боялась чего-то. А сегодня, видимо, прорвало. Я думаю, что теперь тебе уже лучше знать, чем не знать...

Самое неприятное заключалось в том, что я ей поверил. До сегодняшнего дня мне все это не приходило в голову, а я сразу поверил. Значит, все-таки приходило в голову, стучалось, а я не впускал. Мне было проще жить с тем незнанием, какое у меня было. Теперь нужно было все обдумать и понять, что с этим делать дальше.

Такое впечатление, что аудиторы обладают той же особенностью, что и деньги: они не спят. По крайней мере это в полной степени относится к нашим аудиторам. А их у нас целых двое, и оба из Большой четверки. То есть аудитор был один, а второй занимался внутренним контролем, и разница между ними заключалась лишь в том, что у одного во время проверки была конкретная тема, а второй мог проверять все что угодно. Я уже говорил, что Андрей их не выносил на дух. То есть до такой степени, что одного из этих клоунов однажды развел самым жестоким и циничным образом. Историю эту он рассказал мне однажды в самолете, и я долго не мог в нее поверить. Ну, все казалось, что там много преувеличений.

Дело было в том, что уже несколько лет настороженно относившиеся к нашим успехам большие белые братья в Америке с помощью аудиторов и внутреннего контроля пытались отыскать, что мы делаем неправильно. Результатов эти поиски не приносили. То есть мы, конечно, много вещей делали неправильно и, по словам того же Андрея, все время ходили по лезвию бритвы, но с формальной точки зрения все было в порядке. И вот нашелся один боец, который громогласно заявил, что таких результатов, чтобы в компании приходилось по сто тысяч долларов прибыли на одного работающего, включая секретарей и водителей, не бывает, и если найти ничего нельзя, то надо просто изменить для нас правила Revenue Recognition[36], чтобы уже не на девяносто восемь процентов, а на сто быть застрахованными от возможных нарушений. Причем основные нарушения, за которые нас могли взять за жопу, это, конечно, никак не затрагивало, но для людей в штате Коннектикут создавало иллюзию покоя. Эту невеселую новость сообщил Андрею наш финансовый директор под большим секретом.

– Я сначала не понял, – рассказывал Андрей в самолете, посасывая хорошо приправленную острым соусом «Кровавую Мэри», когда мы отправлялись на очередную корпоративную говорильню, – и спрашиваю у него: слушай, они GAAP[37], что ли, собираются менять или для нас специально делают исключение? – «Похоже, что для нас, – грустно так улыбается наш шведский друг. – Я им написал уже и сказал, что так неправильно, что даже если у нас есть нарушения, то их нельзя исправлять другими нарушениями, ну, сам все знаешь». – Знаю, – говорю, – и что эти уроды? – «Просили тебе ничего не рассказывать». – А ты рассказал? – «А я рассказал».

– Сказал я ему спасибо, обещал, что подвиг его будет оценен родиной по достоинству и что об этой его откровенности никто не узнает. Ты, кстати, первый, и потом, тебе надо все знать. Так что я ему это все сказал, и хватило у меня спокойствия только на то, чтобы спросить, когда этот гад приезжает. Дальше я пошел беситься к себе в кабинет, подальше от любопытных глаз сотрудников. А надобно тебе сказать, Костя, что внешний вид начальника является для подчиненных очень серьезным мотивирующим или, наоборот, демотивирующим фактором. Я это не сразу понял, но когда понял, то дружелюбную улыбку с лица позволял себе снимать только перед очень близкими людьми. И кричать на кого-то тоже только в очень узком кругу. Иногда, конечно, нужно делать публичную встряску, но по плану и строго дозированно. Ты это имей в виду, и даже если у тебя давно уже не стоит, все равно должен входить в офис с лицом победителя. Там девушки на reception – первые агенты влияния. Это ты их не замечаешь, а они все замечают. Замечаешь? И знаешь, как зовут? Молодец. Быть тебе большим человеком. Но возвращаюсь к своей истории. Can I have another Bloody Mary, please, – это уже к стюардессе. – Так вот. Побесился я пару часов, а потом пригласил известного тебе Георгия и решил посоветоваться, что делать. А он, надо тебе сказать, на всякие такие штуки большой мастер. Двадцать лет в КГБ – не шутка. И он меня спрашивает, а чего я, собственно, хочу. Хороший вопрос, между прочим, потому что как раз это я для себя и не сформулировал к тому моменту. Хорошо, стали думать вместе. Скандал нам нужен? Нет. Испорченные отношения нам нужны? Нет. А нужно нам, чтобы у человека пропала охота пакостить и тем более сюда приезжать. То есть не так. Охота у него, конечно, не пропадет, но пусть он ее куда-нибудь вместе с остальными своими комплексами запрячет и наружу достает только во время регулярного сеанса у психоаналитика. Вот чего я хочу. «То есть, – говорит Георгий, – надо его запугать». Да. «Сильно?» Да, сильно, но так, чтобы остался целым и невредимым. Исключительно моральное воздействие. «Хорошо, – говорит Георгий. – Завтра доложу план операции. Рейсы и гостиницу у кого взять?»