– Да как вам сказать… – Голос Эсмэ как-то странно вздрогнул, и Алёна вдруг поняла, что собеседник с трудом сдерживает смех. – Конечно, я видел тут, в отеле, эту пару. Они снимали у нас номер, но выписались еще утром и отбыли в неизвестном направлении. Значит, вы говорите, посетили Троншуа… Ну, где они теперь, никто не знает, так что ничем вам не могу помочь, извините. А впрочем, стойте! – воскликнул молодой человек, хотя Алёна и так стояла неподвижно, разочарованная. – Они же собирались быть вечером в Тоннере, как я мог забыть?.. Ведь на этих днях около дворца Крюссолей проходит слет трансвеститов.

Алёна так изумилась, что в растерянности потянула с носа очки.

– А при чем тут трансвеститы? – спросила она растерянно, глядя на невысокого черноглазого парня с длинными темно-каштановыми, собранными в хвост волосами, которого теперь видела куда лучше, чем через темные очки.

– Ну вы же наверняка слышали про Шарля-Женевьев-Луи-Огюста-Андре-Тимоте Д’Эона де Бомона? – спросил весело Эсмэ. – Он родился во дворце Крюссолей, а потом запросто бывал во дворцах королей. Никому так и не удалось выяснить, мужчиной он был или женщиной. Ну и эта братия, которая сама в своем поле путается, выбрала его своим святым покровителем. Наверное, он в гробу, бедняга, переворачивается!

– А может, и нет, – усмехнулась Алёна. – Но все же я не пойму, с чего вы взяли, что эта парочка – трансвеститы?

– Вы их только один раз видели? – улыбнулся Эсмэ, откровенно разглядывая Алёну и, однако, отнюдь не выказывая признаков страха при виде ее синяка. – А я несколько дней подряд. Они ежедневно являлись в разных ипостасях: то он… я хочу сказать, то высокое веснушчатое существо напяливало на себя парик и платье, то маленькое смуглое. Вы, наверное, обратили внимание: они оба с бритыми головами, на ногах и на руках никакой растительности, фигуры – тоже не поймешь, мужские или женские. Я так и не понял, это два парня или мужчина и женщина, которые такую ролевую игру затеяли. Высокий на мужчину, вообще-то, больше похож, и дама из него несколько мужеподобная получалась, ну а маленький, когда парнем одевался, всегда усики налеплял на лицо. А наряды у них – закачаешься! Сплошь самые дорогие марки. Когда моя тетя увидела красное платье веснушчатого, то чуть не поседела от зависти.

Алёна схватилась за стойку и спросила севшим голосом:

– Извините, нельзя ли мне воды?

Из дневников и писем графа Эдуара Талле

Если бы я только мог понять, почему получил этот подарок, может быть, я увидел бы хоть какой-то смысл в том, что происходило с нами потом. Но я искренне не подозреваю ни о чем до сих пор. Не вижу причин ни для слишком щедрого дара, ни для последующих гонений. Но однажды у ворот дома, в котором мы жили с Шарлотт в Мукдене, появился человек в красной одежде. Судя по золотому поясу – курьер для особых поручений, прибывший прямиком из Пекина.

Я был изумлен. Если бы курьера направил ко мне наш посол граф Готье, то явился бы один из служащих посольства. Граф никогда и ничего, ни при каких обстоятельствах, не доверял местным курьерам, даже самых пустяков. Да и обо всяком посланнике мне первоначально сообщалось по телеграфу, установленному в посольстве в Пекине и в консульских помещениях в Мукдене и Шанхае. Приходилось думать, что курьер в красном прибыл ко мне в обход всех церемоний от какого-то пекинского чиновника.

Разумеется, его появление меня насторожило. Однако я не мог его не принять. Я тогда не знал еще китайского языка, да и позже не освоил его достаточно свободно (смею сказать, что иностранцу это вообще не под силу, мы в лучшем случае научаемся понимать лишь общий смысл фраз), поэтому позвал своего переводчика. Тот был родом китаец и понимал все оттенки сказанного, однако, вот беда, не мог их донести до нас, а также путался в тонкостях при передаче наших слов. В общем, общение в Китае было весьма сложным делом. Тем более в ситуации, которая носила какой-то двусмысленный оттенок. А именно двусмысленность при появлении странного курьера я сразу почувствовал. И по той важности, с какой держался посыльный, и по тому неистовому смущению, в которое вдруг впал мой переводчик. Он словно бы не верил своим ушам, слушая то, что говорил посланец!

В конце концов переговоры окончились, посыльный отвесил низкий поклон (я к таким уже привык, а первое время мне все казалось, будто я играю в каком-то спектакле, но не знаю роли) и удалился. Тут толмач с нижайшим же поклоном передал мне нечто, обернутое лоскутом красно-золотого шелка, и пояснил, что это подарок императрицы Цыси.

– Кому?

– Господину консулу.

– То есть мне?!

– Да, ваша милость.

– От императрицы?!

– Да, ваша милость.

– Но почему? За что?

– Это мне неизвестно, ваша милость.

– Так что же ты не спросил?!

– Я спрашивал.

– И что сказал посыльный?!

– Государыня ни перед кем не обязана отчитываться в своих поступках, вот что он сказал.

Я молча кивнул. И велел отнести сверток в кабинет, желая распаковать его сам.

Снял шелк – под ним оказалась шкатулка из змеиной серебристо-белой кожи. Я подумал: вдруг там находится нечто особенное… быть может, имеющее отношение к сотрудничеству наших двух стран, то, что не должен был видеть никто, кроме меня.

Каково же было мое изумление, когда я узрел… узрел те самые фигурки, о которых мне когда-то рассказывала жена!

Да, да, в шкатулке находилась коллекция эротических статуэток, якобы изображающих Серебряную Фей и ее любовников в различных эротических позах. Я кое-что знал о китайском искусстве любви и сейчас узнавал «Вращающегося дракона» и «Любящих ласточек», «Летящих бабочек» и «Бамбуковые палки у алтаря», «Танец двух фениксов» и «Скачущих диких лошадей», «Летящего белого тигра» и «Рог единорога», «Слонов» и «Веселую обезьяну»…

Впрочем, я думал вовсе не о фривольностях. Я думал о том, что передо мной сокровище национального значения и уникальной ценности. Или, может быть, копии?

И я позвал Шарлотт. Она ведь искусствовед, причем занималась керамикой и знает толк в фарфоре. К тому же видела подлинники.

Шарлотт сразу подтвердила мои подозрения: статуэтки были копиями. Однако великолепного качества. Шарлотт сказала, что смогла распознать это только потому, что видела оригиналы.

Слова жены меня немного успокоили. Подарок был щедрым, но не настолько, чтобы я ощущал себя в неоплатном долгу. Иначе то, что я его принял, было бы опасно по отношению к моим служебным обязанностям.

– Не могу понять, что значит такой дар, – напряженно произнесла Шарлотт.

– Честно сказать, любимая, я тоже мало что понимаю. Но, может быть, императрица просто пожелала выразить свое расположение новому консулу…

– Я бы сказала, что так женщина может выразить расположение мужчине, которого она хочет затащить в свою постель!