Добрались до реки, разместились в заранее приготовленных лодках, отчалили. Цыси сидела в отдельной лодке с другими служанками.

Императрица – с ее сыном и императором. А она – со служанками…

Когда были посреди реки, Цыси вдруг ахнула и опрокинулась на спину.

– Западная императрица умирает! – загомонили служанки.

Тунчжи услышал их крики и принялся громко плакать. Сянфэн приказал направить его лодку к лодке Цыси. И увидел, что та лежит недвижимо, смертельно бледная… Тунчжи рыдал все громче. Встревоженный император поднялся и начал перебираться из своей лодки в лодку Цыси. Но вдруг голова у него так закружилась, что он покачнулся – и упал в воду. Тяжелые шелковые одежды мигом набрякли водой и потянули его в глубину.

– Водный Дракон забрал Сына Неба! – раздались вопли.

Спасать тех, кто угоден Водному Дракону, – грех…

Тысячу двести наложниц

Имел в гареме

Желтый император.

Он знал секрет

Совокупленья,

Который отдает мужчине

Жизненную силу женщины.

Желтый император

Взял жизненную силу

Всех своих наложниц

И, обретя бессмертие,

Умчался на небеса

На желтом драконе.

Вот уж нет! Это одна из наложниц Желтого императора взяла его силу! Она рассчитала его гибель, как великий математик и астроном древности Го Шоу-цзин рассчитал свой «Шоуши ли» – «Календарь, дающий время»…

После гибели Сянфэна было достигнуто перемирие с британцами. Его брат Кун принес клятву верности наследнику Тунчжи и мечтал сделаться регентом, однако место было уже занято двумя регентшами. Правда, скоро осталась только одна. Вторая умерла.

Нет, нет, вовсе не Цыси, которая едва не покинула сей мир во время переправы через реку. Она-то на диво быстро выздоровела и, поплакав положенное время по императору, посвятила себя сыну – и делам государства. Никто не удивлялся, что Западная императрица сама дает советы советникам. Она была умна и хитра, к тому же постепенно укоренилось мнение, что у нее настолько дурной глаз, что спорить с ней опасно. Можно и с жизнью проститься!

Поэтому никто не спорил. Даже Цициан не спорила, когда Цыси пожелала, чтобы ей отдали все вещи императора, которые были на нем в минуту смерти. Ну что ж, ведь и Цыси тоже была его вдовой.

Правда, она быстро утешилась.

А вот Цициан, видимо, не смогла пережить смерти мужа. Императрица чахла день ото дня, и как-то утром ее нашли мертвой. Странная болезнь очень быстро свела женщину в могилу. Коварная, всегда улыбающаяся Цыси, конечно, кое-что могла бы сказать о причинах ее болезни, но предпочитала молчать.

С этого времени Цыси официально получила титул Великой императрицы и стала зваться Цыси Тайхоу – Вдовствующая императрица Цыси. И традиционным кличем «Ваньсуй!», что означало пожелание десяти тысяч лет жизни, приветствовали теперь ее!

Итак, она получила то, что хотела.

Конечно, Цыси понимала, что безграничная власть ее – лишь до поры до времени, пока не повзрослеет сын, однако пользовалась ею как могла.

Некоторые обычаи, которые она ввела, казались добрым людям попранием всех основ. Мужчина может позволить себе многое, но женщина… даже если она императрица…

Сначала слухам о распутстве Цыси не верили, потом кое-где поднялся ропот. Однако Цыси ловко умела выворачиваться из самых трудных ситуаций. И когда осмелевший от военных успехов полководец Су Шунь начал упрекать императрицу в безнравственном поведении, она просто-напросто прочла ему старинные стихи:

Принцесса Шань-инь,

Сестра императора,

Сказала своему брату:

«В наших жилах течет царская кровь.

Но у вашего величества

Десять тысяч наложниц,

А у меня всего один муж».

Тогда император дал Шань-инь

Тридцать молодых наложников.

И они трудились день и ночь,

Сменяя друг друга.

А их приходилось менять

Каждые полгода.

А Шань-инь хорошела

С каждым годом,

Наполняясь жизненной силой

Тридцати молодых наложников.

Более Цыси не интересовало мнение Су Шуня. Позволить какому-то военачальнику (тем более такому, который норовил вступить в переговоры с британцами и даже заводил речи о том, что Поднебесной пора жить по законам западного мира) читать ей нотации Цыси не намеревалась. Поэтому вскоре Су Шунь был обвинен в государственной измене и отправлен к своим предкам, которые, конечно, были рады встретиться с ним на небесах.

Некоторое время Цыси жила спокойно, наслаждаясь абсолютной властью, возможностью делать все, что захочется (она увлекалась традиционной китайской живописью, музыкой, верховой ездой и стрельбой из лука), любовью сына – для души и сердца, а для тела – любовью многочисленных мужчин, которых она сама для себя выбирала. Выбирала так же тщательно, как броши и серьги для своих многочисленных нарядов.

Ах, как прекрасна была бы жизнь этой женщины, если бы она могла заниматься только живописью и любовью, читать стихи и подбирать украшения к нарядам! Как была бы прекрасна ее жизнь, если бы она была способна наслаждаться ею!

Но Цыси была отравлена ядом… нет, не собственного изготовления – ядом ревности.

Ну да, она полюбила, полюбила, полюбила! Ее возлюбленным стал… евнух.

О да, жизнь порою смеется над нами очень весело!

– Вот это да… – растерянно произнес Эсмэ. – Куда ж они все подевались? Ближе к вечеру у них самая тусня.

Около дворца Крюссолей, дома знаменитого Шарля Д’Эона, было совершенно пусто. Ни единой души!

– Может, попозже начнется? – предположила Алёна. – Еще не собрались?

– Да ты что! Они же тут чуть ли не сутками сидели! На ночь, конечно, разъезжались по отелям, а с утра пораньше – снова сюда.

– О, тогда я их видела! – вспомнила Алёна. – Утром мы возвращались из бассейна, проезжали мимо, и тут толпишка была. Я подумала, просто туристы, а это вон кто!

– Кажется, я понял. Видишь машину? – таинственно сказал Эсмэ, озираясь. Чуть поодаль, возле торца дворца, стоял полицейский автомобиль.

– Их разогнали!

– А как насчет демократических свобод в Евросоюзе? – съехидничала Алёна.

– Да им плевать на свободы, – вздохнул Эсмэ.

– Кому – им? По-моему, трансвеститы как раз свободны до тошноты, – удивилась писательница Дмитриева.

– Трансвеститы-то да, но в окружную жандармерию перевели из Парижа двух парней… Назвать их просто натуралами – все равно что назвать орла цыпленком. Оба крутые, безумные, воинствующие натуралы! Всем меньшинствам мигом хвосты прищемили.