а дальше — не всё ли равно, сколько растрачено!

Горка опустела. Осталось несколько любимых чашек, которые Люся решила во что бы то ни стало сберечь.

Однажды Петр постучал Люсе в перегородку: к телефону! Никто не отозвался Петру казалось, что Люся дома (может быть, спит?), он заглянул на ее половину. Но Люси в самом деле не было дома.

Петр оглядел Люсину комнату. Он не был здесь со времени развода. Казалось, во всем соблюдался заведенный порядок, во всем чувствовалась Люсина хозяйская рука.

Но вдруг Петр увидел опустевшую горку. Он сопоставил ее пустоту с тем, что пришлось ему в последнее время краешком уха услышать и краешком глаза увидеть, и понял причину. Ему стало неприятно: как-никак, он был косвенной причиной затруднений Люси.

Помочь Люсе? Но он знал, что она не примет от него денег — даже в долг.

Вечером Петр стучится к Люсе.

— В чем дело? — спрашивает она его холодно, едва он ступает на ее половину. Петр смущается.

— Извини меня, — говорит он, стараясь побороть в себе смущение, — я хочу поговорить с тобой откровенно. Можно? — спрашивает он. И так как Люся молчит, он кивает на опустевшую горку. — Это не дело, Люся...

Теперь смущается Люся. Но и она берет себя в руки. Она пожимает плечами.

— А что же мне делать? — спрашивает ока слегка вызывающе. — Себя продавать, что ли? Или, может быть, выйти замуж? Спасибо, я уже однажды была замужем.

Молчание.

— Люся, — Петр старается говорить возможно мягче, — извини меня, надо заняться делом, работать.

— Работать, — повторяет она горько, — конечно!.. Говорить об этом легко. А то, что я не умею работать, — это неважно? Так, что ли?.. Ты-то ведь хорошо знаешь, что я... «стряпейка несчастная»... Петр, зачем нам зря время тратить? — добавляет она вдруг с прежней холодностью.

Но холодность эта теперь не смущает Петра.

— Ты очень многое умеешь, Люся, — говорит он примирительным тоном, как с капризным ребенком. — Ты знаешь языки, разбираешься в старинных вещах, рисуешь. Неужели нельзя преподавать немецкий или французский, скажем, хотя бы детям или в начальной группе? Ты можешь устроиться в антикварном магазине...

«Учительница? — мелькает в голове Люси. — Как «сухари»? Усмирять крикливых молокососов? Спасибо. Приказчица в антикварном магазине? Выслушивать любезности от всякого дурака, вроде того, который болтал в магазине о Марии-Антуанетте?»

— Ты очень заботлив, Петр... — говорит она язвительно.

Но Петр не хочет замечать ее колкостей:

— Я как раз говорил сегодня с одним моим товарищем, Волковым. Он художник, работает по фарфору. Ручаюсь, он приспособит тебя к работе, если только захочешь. Ведь ты так любила когда-то фарфор!

«Любила фарфор»! — Люся с горечью усмехается, поглядывая на опустевшую горку. Да, она когда-то любила фарфор.

— Я даже с ним договорился, — признаётся Петр, — завтра ты должна быть на заводе, в десять часов. Он просил, чтоб ты захватила какие-нибудь старые рисунки. Поезжай, Люся. Не пожалеешь.

Молчание.

— Ну, так как, Люся? — настаивает Петр.

— Не знаю, — говорит она, — подумаю.

— Подумай, — говорит Петр и уходит на свою половину.

Склонясь над чертежом, он насвистывает военный марш.

5

Превосходящий блеснам снег и иной

Под утро она спала беспокойно, — всё боялась проспать. И всё же проспала. Но Петр, перед тем как уйти на работу, постучал в перегородку:

— Люся, пора!

Она быстро вскочила.

За торопливым утренним чаем она бегло просматривала свои рисунки. Давнишние детские рисунки и более поздние, взрослые. Она так давно не бралась за карандаш и кисти, что дивилась теперь: неужели всё это она нарисовала? Неплохо. Ей думалось, что теперь она ни за что так не нарисует.

Было девять часов, когда Люся вышла из дому, но ей казалось, что еще совсем рано. Она не привыкла бывать в такую пору на улице. Между тем люди шли торопливо и устремленно, переполняли трамваи, автобусы, и ей пришлось добыть место в трамвае с бою. Она еле сдерживала себя, чтоб не огрызаться на ядовитые реплики трамвайных ораторов. Она разглядывала непривычных ей утренних пассажиров, словно чужестранка.

Трамвай уходил в глубь заводского района. На остановках небольшими группами выходили люди, спешили к воротам заводов и фабрик. Трамвай пустел. Люся прошла на площадку. Она впервые была в этом районе, ей приятно было смотреть, как несутся навстречу незнакомые ей места. Она замечталась. Трамвай долго вез ее вдоль реки, скованной льдом и щедро покрытой снегом; лишь изредка небольшие серые проталины говорили о приближающейся весне.

— Вам выходить! — вывела Люсю из задумчивости кондукторша.

Выйдя, Люся увидела длинное красное здание. Будто боясь остаться одна в незнакомом месте, она тотчас примкнула к группе людей, направлявшихся к проходным воротам. Деревянная калитка и тесная проходная будка показались ей неприветливыми. Входившие быстрым привычным движением показывали пропуск и исчезали в низкой двери, ведущей во двор.

Люся замешкалась с пропуском. Человек в пожарной форме внимательно оглядел ее шубку. Ей стало неловко.

Во дворе, по пути в художественную лабораторию (там находился Волков), Люся увидела вагонетки, наполненные густой глиняной массой и мелкими черепками. Ей встречались рабочие, переносившие на длинных полках грубую глиняную утварь. Заводской двор был грязен — тающий снег смешивался с отходами глины, — и приходилось ступать осмотрительно, чтобы не запачкать новые ботинки.

Она думала: каков он, этот Волков? Старый, молодой? Интеллигентный? Как он отнесется к ней? Да и сможет ли она работать на этом заводе?..

Здание управления было большое, и Люся долго бродила по коридорам в поисках комнаты Волкова. По пути Люсе встречались люди в халатах, несшие незаконченные фарфоровые изделия. Всё здание было насыщено мелкой фарфоровой пылью. Наконец на одной из дверей Люся увидела надпись «Художественная лаборатория» и робко взялась за ручку.

— Товарищ Боргман? — спросил ее человек, вынимавший из шкафа с фарфором синюю вазу. Очевидно, это был Волков. — Елена Августовна? — спросил он, пристально взглянув Люсе в лицо и жестом указав на табуретку.

На вид Волкову было лет тридцать пять. Полы его халата были широко распахнуты и виден был серый, добротной материи костюм. Ваза, которую Волков взял из шкафа, была запылена, но он действовал смело, не боясь за свой костюм.

— Захватили рисунки? — спросил он.

Люся подала папку. Некоторые рисунки Волков просматривал бегло, один за другим, будто перелистывая страницы