Эта баба – бомба с замедленным механизмом в его собственной квартире, а он только что нажал «отбой» жизненно важному разговору и тем самым лишил себя права на легкий и безболезненный выход из положения.

Эта баба – ловушка, головная боль, напасть и проклятье.

И она, возможно, уже проснулась.

По асфальту парковки, заставив две головы (коротко стриженную и длинноволосую) удивленно повернуться в сторону внедорожника, протяжно и остро взвизгнули шины.

* * *

– На свидание?

– Да. Вы ехали со мной на свидание. На первое.

Больше всего его злило в ее глазах не удивление, а возникшее параллельно с ним выражение – а-ля «могла ли я быть такой дурой?», которое Ани тщательно и почти бесполезно пыталась теперь замаскировать.

Эльконто чувствовал себя не просто клоуном – клоуном-неудачником, стоящим перед улюлюкающей аудиторией в зале. «У-у-у, давай, уходи со сцены! Не смешно, плоско, глупо!» Он бы ушел, если бы ни сидящая на постели женщина, лапшу на уши которой он сам так тщательно пытался вешать.

– Мы познакомились позавчера на улице. Я к вам подошел, сказал, что вы мне понравились (улюлюканье в невидимом зале усилилось, превратилось в недовольный гомон), пригласил на свидание. Вы поначалу отказывались…

В ее глазах слегка распогодилось – значит, не такая дура, раз отказывалась; Эльконто теперь злился на обоих – на себя и на нее.

– …потом согласились. Я был настойчив.

– И на следующий день поехала в ресторан на такси?

– Да.

– И попала в аварию?

– Да.

– А как вы узнали о ней? Вам кто-то позвонил? Таксист? Врачи? У меня в телефоне был ваш номер?

Острый, несмотря на потерю памяти, ум; Дэйн нехотя восхитился.

– Я ее случайно увидел, потому что проезжал по тому же мосту. Увидел, остановился и забрал вас к себе.

– А почему просто не дождались врачей?

– Потому что у меня есть знакомый врач – Стивен. Он лучше всех других, и он, я знал это, приехал бы быстрее бригады медиков. К тому же, у вас могло не быть страховки или денег…

Она долго молчала. Жевала бледные безо всякой помады губы, смотрела в сторону. Пыталась вытряхнуть из давшей сбой памяти хоть одно изображение, соответствующее рассказу – собственные мысли, эмоции, обрывки картин, как собиралась на встречу, – но, как он видел, тщетно. Морщилась от вновь подступающей головной боли. Наконец, тихо произнесла:

– Это было очень… благородно… – Это слово она налепила ему на лоб, как бумажку, которая не желала клеиться – пришлось послюнить и прилепить вновь, подержать, прижав ладонью, – с вашей стороны забрать меня к себе. Только это очень… неудобно. Получается, вы не знаете, где я живу?

– Нет.

(Мог бы узнать по базам, но зачем говорить об этом – напоминать об издержках профессии?)

– Но… как же мне теперь найти собственный дом? Мне… Получается, я не знаю, куда идти…

– Вам не нужно никуда идти.

– Но как же? Я не могу вот так взять и остаться у вас.

– Можете.

– Нет! Поверьте, это действительно благородно с вашей стороны привезти меня сюда и оказать помощь, но меньше всего я хочу стать обузой… Мы друг друга совсем не знаем, и, возможно…

Она замялась, но он и без того знал продолжение фразы: «совсем не подходим друг другу» и даже был с ней согласен, но попросту не мог, не имел права озвучить это вслух.

– Может быть, вы знаете кого-то из моих знакомых? Друзей? Хотя бы что-то обо мне?

– К сожалению, нет.

– А мой телефон – где он?

– Потерялся. Видимо, остался на сиденье в такси. Простите, я не успел его найти.

Ани-Ра поджала губы; в ее глазах мелькнула та самая горечь, которая неизменно прожигала в его совести новые дыры. Растерянность, отчаяние, страх. Она одна с незнакомым мужчиной и в незнакомом доме. Она ничего не помнит; мир в ее зрачках снова поплыл.

– Послушайте, – для того, чтобы произнести следующую фразу правильно, Эльконто пришлось изрядно напрячься – натянуть на лицо доброжелательную и крайне терпеливую маску, а в голос добавить несуществующей теплоты и заботливости, – вы спокойно можете остаться здесь, пока что-то не вспомните. У меня много комнат. Если не хотите, я даже не буду вас лишний раз беспокоить – просто живите, отдыхайте и вспоминайте. Все в порядке. Это меня не напряжет, правда. Я обеспечу вас всем необходимым, а как только ваша память восстановится, вы вольны, сразу же уехать домой.

Она смотрела и молчала – бледная, неуверенная, потухшая, а он не знал, что еще добавить.

– Обещаю не приставать.

Шутка, несмотря на легкий и веселый тон, не удалась, а ответная улыбка не вернулась.

– Вы очень добры. – Ответила Ани-Ра сдержанно и опустила голову, спряталась. Вид дрожащего подбородка вновь заставил Эльконто неслышно вздохнуть.

* * *

Вызов от Стивена прозвучал, как только он прикрыл дверь спальни.

– Что еще? – Прошипел Дэйн в трубку и направился к лестнице. Вниз, на кухню. Нужно срочно чего-нибудь выпить, хотя бы воды.

– Слушай, я тут подумал. Тебе бы надо сменить машину. – Довольно вещал на том конце голос доктора. – Потому что если она выйдет во двор и увидит джип, под который крепила бомбу, может все вспомнить в экстренном порядке, а нам этого не надо. Так что, смени машину.

– Ты обалдел? – Эльконто не успевал справиться с одним приливом раздражения, как его эмоциональный берег тут же накрывал другой. – Машину сменить?! Может, мне еще волосы остричь и перекрасить в какой-нибудь, как у тебя, цвет солнечного говна?

В трубке выругались, но не зло, скорее, весело.

– Раз она не вспомнила тебя с косичкой, значит, этот параметр не сработал. А вот машина может.

– Блин, а дом? А Барт? Все сменить? И представиться ей Брюсом Попкиным?

– Тебе бы пошло…

– Стив!

– А я что? Купи, говорю, пока другую машину.

– Вот ты мне и купи! – Зло процедил Дэйн, добравшись до кухни. – Ты же у нас свободен, пока я тут связан по рукам и ногам. Бабки отдам. Но если выберешь мне дерьмовый драндулет, я прикачу его к твоему дому и оставлю взамен твоего. Понял?

Нет, этот несносный «рыжик» еще хохотал? Как он мог так хохотать в трубку, когда Дэйн по уши, да нет, уже по самую макушку, увяз в дерьме?

– Куплю. – Раздалось на том конце. – Вечером будет. Пока загони свой в гараж и ходи пешком.

«Яйца тебе откручу» – хотел сказать Дэйн, но не сказал. Все-таки помощь. Все-таки, это надо расценивать, как помощь.

Вода в стакане преломляла солнечные лучи и шла мелкой рябью, потому что подрагивали лежащие на столе ладони. Рядом лежал притихший телефон; пить не хотелось.