* * *

Возрождение языка иврит — дело непростое, даже для его героев. Израильский писатель Натан Шахам рассказывает в своих мемуарах (Сефер Хатум, 35) о встречах своего отца с Бяликом. Его отец, писатель Элиезер Штейнман (1892–1982), прекрасно знал традиционные еврейские тексты и был ключевой фигурой революционного модернизма в ивритской литературе. Бялик, признанный «национальным поэтом» «периода возрождения», перенес талмудические легенды в современную ивритскую литературу, он издавал ивритских поэтов средневековой Испании и работал над «собиранием» еврейской литературы разных веков. Эти два писателя, владевшие всеми сокровищами иврита, прогуливались по первому «ивритскому» городу в начале 1930-х гг., беседуя на идише[69]. Один из анекдотов о Бялике приписывает ему такое высказывание: «Йидиш редт зих, гебреиш дарф мен рейдн» («На идише говорится само собой, а на иврите надо говорить»). А Гершом Шолем (1897–1982) рассказывал, как он пришел в дом Бялика на традиционное пятничное собрание, где говорили на идише. Когда вошел Шолем, Бялик сказал: «Дер йеке из гекумен, ме дарф рейдн лошн койдеш» («Пришел йеке [немецкий еврей], надо говорить на святом языке») (Sholem 1982:188).

В лекции, прочитанной «Бригаде защитников языка» в Тель-Авиве в 1929 г., профессор доктор Йосеф Клаузнер рассказывал, что во время траура по матери он хотел, по обычаю, прочитать отрывки из Книги Иова, но столкнулся с проблемой: «Вместо того чтобы читать Книгу Иова, я вынужден был изучать ее». Он взял французский перевод Иова и больше не нуждался в объяснениях: «…с точки зрения языка все было понятно и просто, так что я смог устремить свои мысли к идее, восхищаться возвышенными фразами и найти утешение в скорби» (Klauzner 1956:362; курсив авторский; см. перевод этого очерка в настоящей книге). Профессору доктору (он настаивал на таком титуловании во всех своих публикациях) Йосефу Клаузнеру, ведущему пропагандисту возрождения «еврейского наречия» в России, редактору главного журнала ивритской литературы Ха-Шилоах, первому профессору ивритской литературы в новообразованном Еврейском университете в Иерусалиме, чьим родным языком был идиш, языком культуры — русский, а языком, на котором он написал свою докторскую диссертацию, — немецкий, — этому человеку требовался французский перевод еврейской Книги Иова, чтобы найти утешение после смерти матери!

В своей автобиографии «Осуществившаяся мечта» Элиезер Бен-Иегуда признавался, что в жизни он сожалел о двух вещах: что он не родился в Эрец Исраэль и что его первые слова были не на иврите. В соответствии с романтической концепцией иррациональной связи человеческого существа с его корнями и родиной он признавал: «Я никогда не смогу почувствовать к земле предков той глубокой привязанности, которую испытывает человек к месту, где он родился и провел детские годы». (Что он имел в виду — пасмурную осень в родной Литве?) То же самое относится к языку:

Народная мифология питается от образа героя, воплощающего идеал, восторгаясь фигурой, чьей личной биографии легко поверить и сопереживать, в особенности страданиям и жертвам, случившимися в этой жизни, символизирующей высокую цель. Так, Теодор Герцль закрепился в сознании людей в виде легендарного Царя Иудейского (несмотря на то что ему предшествовало движение «Любящих Сион» — Хибат Цион, или палестинофилов). Хаим Нахман Бялик стал поэтом-пророком, «заплатившим собственной кровью и плотью» (как он сам сознавался в своих стихах) за ту поэтическую искру, от которой в сердцах людей возгорелось пламя (несмотря на то что в период возрождения были и другие замечательные поэты, такие, как Шауль Черниховский и Яаков Штейнберг). Йосеф Трумпельдор (1880–1920), убитый во время обороны Тель-Хая (в Галилее), приобрел образ «однорукого героя» (хотя руку он потерял в 1905 г., защищая Россию от японцев). Йосеф-Хаим Бренер запомнился как факелоносец аф-аль-пи-кен, «несмотря-ни-на-что», — как будто его смерть в 1921 г. в Яффо от рук арабских повстанцев оправдала отчаяние и решимость его сочинений. А Элиезер Бен-Иегуда запечатлелся в памяти народа как отец языкового возрождения, положивший на этот алтарь собственную семью. Значение этих фигур приняло сверхчеловеческие масштабы в период между мировыми войнами, когда зародились и распространились в Эрец Исраэль и по всему миру ивритское образование, ивритоязычные школы и сионистские молодежные движения, когда жизненно необходимо было «завоевывать души» для сионистского дела.[71] В обществе, построенном на догматической пропаганде, такие фигуры всячески лелеют; сегодня мы отдалились от них в достаточной степени, чтобы глубже исследовать факты и реальные исторические силы, формировавшие историю.

Но прежде чем изложить последовательность исторических событий, необходимо прояснить некоторые теоретические вопросы. Мы сделаем это в следующих двух кратких главах.

Важность возрождения языка иврит состоит не просто в эмоциях по поводу самого Языка как олицетворения возлюбленной «словесной плоти» («язык» на иврите женского рода), порожденной народом в изгнании, как это обычно представляется патриотами и писателями. И речь идет не просто о «мертвом» языке, который воскресили, тем самым символизируя «воскрешение» народа; или о Святом наречии, ставшем светским языком, обозначая секуляризацию нации; или о письменном языке, получившем привилегию стать разговорным и использоваться для ежедневной болтовни обо всякой чепухе, стать языком, на котором спорят между собой дети, как мечтал Бен-Иегуда, т. е. не только языком учености, но и языком семьи и повседневной жизни, соперничающим с галутным идишем.