— Почему? — заспорил Ланкау. — Окна заколочены — ну и что? Что мешает самоубийце броситься из закрытого окна? — закудахтал он.

Но Крёнер не засмеялся.

Происходящее внушало опасения. Скоро Брайан опять станет подавать мелкие знаки и попытается заговорить с Джеймсом.

Шмидт и Ланкау и дальше будут крепко спать днем, но ничто не говорило о том, что Крёнер даст себя перехитрить.

Придется Брайану это уяснить.

Все утро Брайану улыбались медсестры.

Рябой усердно кивнул, проходя мимо с тележкой белья, и указал на дверь. К Брайану чопорно прошагала делегация медсестер — он знал всего пару человек — и сразу же что-то запела. Воодушевление и мощь — как у вагнеровской оперы. Но не очень-то красиво выходило.

Брайан отвернулся в надежде, что они уйдут. Вместо этого одна из старших склонилась над его постелью, прижимая руки к груди. Пела она почти баритоном. Брайан испугался, что она к нему в кровать запрыгнет. Парочка пациентов захлопала в ладоши, а старшая медсестра вручила ему маленький сверток, запакованный в красивую папиросную бумагу, и, чуть поторапливая, махнула в сторону задних рядов, где в вытянутых руках медсестры возникла жалкая коричневая штука. Насколько Брайан мог судить по осыпавшимся краям и неровной поверхности, это был кусок торта, украшенный крошечной свастикой. Лица всех собравшихся засияли. Врач жадно глянул в сторону торта и впервые дружелюбно ему улыбнулся. Оказалось, зубы у него гнилые. Брайан лег обратно в постель, без всякого настроения рассматривая засохшее кондитерское изделие. Он оказался главным действующим лицом чужого дня рождения. Такой праздник в палате отмечали впервые.

Недавно Джеймсу исполнилось двадцать два — это событие, по понятным причинам, прошло в тишине. Брайан попытался незаметно ему кивнуть, но Джеймс просто лежал, уставившись в одну точку.

В последние несколько месяцев Джеймс чаще всего находился именно в таком положении. С каждый днем было все труднее вообразить, каким образом вовлечь его в побег.

Можно понять, что в собственный день рождения Джеймс поддался унынию. А остальные дни? Почему Джеймс так отгородился? Сколько еще ждать?

Брайан пощипал торт кончиками пальцев и протянул соседу несколько крошек — тот свел пятки вместе и проглотил их, как по приказу. Когда этого человека вновь отправят в преисподнюю — вопрос нескольких дней. Глупец радовался и большую часть дня простаивал у окна спиной ко всем, разглядывая холмистую зеленую местность за смотровыми вышками.

Когда рябой и его широколицый приятель вкатили в палату тележки с едой, с севера донесся гул. Продолжался он недолго, но опытный офицер английских военно-воздушных сил удивиться успел. Брайан посмотрел на Джеймса — тот лежал, заложив руки за голову.

Приглушенный звук шел издалека. Кто-то шептался про Баден-Баден. Другие упоминали Страсбург. Наконец Воннегут высунул из окна железный крюк и выкрикнул названия обоих городов уборщице, — растянувшись на полу, она скребла пол между стульями, как будто в этом мире ее ничто не касалось.

Вдруг гул стал гораздо громче, и некоторые пациенты встали, чтобы посмотреть. По мере того как слабел дневной свет, огни зениток вспыхивали все ярче. Страсбург полыхал всю ночь, окутывая летнюю ночь тусклой дымкой красновато-желтого света.

«Они всё ближе, — думал Брайан, мысленно молясь за друзей в воздухе, за себя самого и за Джеймса. — А потом, Джеймс, удар нанесем мы!»

Один пациент, раньше лежавший, как дряблая спаржа, теперь начал бродить — всегда в сопровождении костлявого и упрямого пациента, поворачивавшего все тело, а не только голову. Два сиамских близнеца всю первую половину дня простояли у окна Человека-календаря, терпеливо и безмолвно разглядывая долину, как будто ждали чего-то еще. Когда полыхавший в Страсбурге пожар достиг апогея и от окружавших долину гор стало отражаться эхо взрывов, костлявый взял второго под руку и положил голову ему на плечо.

В другом конце палаты появился Человек-календарь, вернувшийся из туалета, — туда он заглядывал нечасто. Тут он и обнаружил сиамских близнецов, просунувших головы в оконные решетки. Поворчав, Человек-календарь схватил костлявого за колени, безуспешно пытаясь выгнать его из своих владений.

Поглядев на них, Брайан тоже наклонился к окну. В воздухе и правда что-то было. Не зря близнецы прислушивались. Тихий гул, долетавший до склонов, поглощали деревья. «Они летят на юг, — подумал Брайан и посмотрел на Джеймса. — Наверное, в Италию!»

Через несколько секунд близнецы вздрогнули. Сзади глухо прогремел взрыв, волна прокатилась по больнице и дальше, к утесам, до которых было с километр или чуть меньше, и вернулась гулким, почти неразличимым эхом. Должно быть, самолеты двигались с запада к югу от них. Подразделения наверняка прошли Кольмар, ну или же ветер, поиграв со звуком, запутал Брайана.

Во всяком случае, бомбардировки Фрайбурга шли взаправду.

— Schnell, schnell[10], — поторапливали их медсестры, не выказывая ни малейших признаков удивления или страха, не говоря уже о панике.

Тех, кто был без сознания, трогать не стали. Остальные спустились по лестнице за несколько минут.

Снаружи выли сирены, раздавались торопливые шаги, хлопали двери. У выхода во двор стоял часовой, указывая дорогу оружием. Ни у кого не оставалось сомнений, что идти надо дальше: обойти металлические перила и спуститься к входу в подвал Дома алфавита. Сзади напирали душевнобольные. Из-за грохота и напряженной обстановки в памяти всплыли события, лишившие их рассудка.

Подвал оказался разделен перегородкой. Ряд камер с серыми стальными дверями, откуда постоянно доносились протяжные вопли и приглушенные крики. Обычная дверь справа вела в помещение размером с половину их палаты. У Брайана не было возможности отойти назад к Джеймсу: его постоянно подталкивали вперед, пока он вдруг не оказался зажат в дальнем углу, — в узкий дверной проем протискивались десятки пациентов из других отделений.

Джеймс стоял посреди помещения под слабо светившей, мигающей потолочной лампой, глядя пустыми глазами. Рябой держал его за плечо. Многие пациенты из соседних корпусов мучились от боли из-за своих ран и пребывания в вертикальном положении — они пытались найти место, где их бы не пихали, или сесть на корточки.

Персоналу пришлось повозиться: успокоить самых недовольных и буйных и сделать так, чтобы никого не затоптали. Отчаянным взглядом перед собой смотрел юный медбрат, тяжело дыша и не обращая внимания на струящийся по лицу пот. Наверное, там, где сейчас самое пекло, у него осталась семья.

Брайан покачивался вперед-назад и напевал — так поначалу вел себя Джеймс. С каждым движением перед ним освобождалось небольшое пространство, куда он продвигался, вызывая недовольство окружающих. «Пусть воздушная тревога не заканчивается, ну пусть», — думал Брайан, медленно покачиваясь, напевая и прокладывая дорогу к Джеймсу.