С потолка лился ровный свет. Доносившиеся снаружи звуки слились в один.

Какой-то пациент схватил Брайана за рубаху и выплеснул на него поток бессмысленных ругательств. Веки у него были тяжелые, а схватился он слабо. Как у него еще оставались силы на агрессию, для Брайана осталось непостижимым. Брайан отцепил чужие большие пальцы и посмотрел в сторону Джеймса.

Он встретил взгляд, какого на лице Джеймса прежде не видел. В нем не было ненависти или гнева — но он был отталкивающим, угрожающим, убийственным.

Брайан перестал напевать и тяжело фыркнул. Джеймс отвернулся. Брайан сделал еще пару шагов вперед — взгляд тут же вернулся. Рябой смотрел на затылок Джеймса и проследил, в каком направлении указывает его нос. Брайан понятия не имел, успел ли он сам вовремя отвести глаза.

Пока Брайан вновь не оказался в своей кровати, его не покидало ощущение, что за ним постоянно наблюдают.

Подвал дал ему немало пищи для размышлений. Крики, доносящиеся из мелких камер, — все их слышали, но никто не реагировал, даже когда из бомбоубежища все ушли. С кем подобное могло произойти? Что с этими людьми случилось? Возможно ли, что Хольст и Манфрид Тирингер точно не знают, какое количество сеансов шоковой терапии человеческий мозг способен выдержать? Или такое же наказание ожидает и Брайана с Джеймсом, если их разоблачат? Их ждет участь тех бедняг в подвале?

А еще — взгляды Джеймса и рябого.

Вечером рябой и его широколицый товарищ, как обычно, заботливо улыбались, раздавая тарелки и столовые приборы. Хотя широколицый обычно большую часть дня спал, во время приема пищи он бродил по коридору и носил котлы с едой из кухни в другом здании. Им обоим все весело улыбались, когда они шли мимо с тяжелой ношей.

В тот вечер рябой громила подмигнул своему товарищу. Брайан уловил даже это почти незаметное движение. Едва он моргнул, в ту же секунду он повернулся к Брайану — его застигли врасплох, однако он догадался сделать так, чтобы собравшаяся слюна вылилась из открытого рта: и в трещинках на губах, и в ямочке на подбородке запузырилась пена.

Громила поправил стоящую перед ним тарелку и добавил к ломтям хлеба еще один половник подливки. Везучий пациент попытался неблагодарно отказаться от щедрой порции. Но рябой этого не заметил. Смотрел он только на слюну у Брайана на подбородке.

С первого дня в больнице Брайан выучил несколько слов на немецком, далеко не всегда полностью понимая их значение.

Угадывая по интонациям и выражению лиц, он понимал, в каком состоянии другие пациенты пребывали в конкретный момент времени, а отчасти — чего врачи хотели от него.

Обучение требовало немалой сосредоточенности, которая во время сеансов электрошоковой терапии сильной стороной Брайана не была. Когда уходила вялость первых дней, окружающий мир представал в виде искаженных, медленно движущихся картинок.

Брайан знал, что задерживать взгляд на рябом ему нельзя. Если его подозрения верны, в отделении что-то происходит — он еще толком не понял, что именно, но стоит быть начеку. Рябой наклонялся к его постели, пока он спал. Громила постоянно менял интонацию и до смерти пугал Брайана дружелюбной болтовней и доброй улыбкой. Брайан ничего не понимал. «Смотри не выдай себя», — внушал он себе, когда чувствовал на своем лице дыхание великана. «Соберись!» — чертыхался Брайан, стараясь отогнать вялость.

После бомбардировок Фрайбурга обстановка в больнице изменилась. Многих молодых санитаров отправили на фронт или на восстановительные работы в окрестных городах. Потому нагрузка на отделение увеличилась, как и количество прибывающих через ворота раненых, — постепенно оно намного превысило число убывающих. Пришлось переоборудовать спортзал под госпиталь. Возможно, лишь вопрос времени, когда придет очередь Дома алфавита. Приоритет всегда у раненых.

На лицах персонала отражалось беспокойство. Во время бомбардировок многие потеряли близких. Петра крестилась по пятнадцать раз на дню и редко говорила хоть слово кому-то, кроме Джеймса. Теперь улыбки и любезности стали редкостью. Все просто выполняли свой долг.

Когда Брайан в шестой раз прошелся туда-сюда между туалетами, терпение у сестры Лили лопнуло. Хотя всем было известно, что на следующий день после сеанса электрошоковой терапии пациент испытывал сильную жажду и тревогу, были и другие дела, кроме как его пропускать.

До того как сотрудники больницы закончили менять постельное белье, вернулась мучительная сухость во рту. Медсестры заправляли кровати, а Брайан следил за тем, как опытные руки быстро снимали и надевали пододеяльники и наволочки. Голова тяжело опустилась на пахнущее больницей белье. Язык накрепко закупорил рот, внутри от щек шел сладковатый привкус. Хоть Брайан и кусал себя за щеки, во рту не появилось ни капли слюны.

Когда с постели костлявого представителя пары сиамских близнецов донесся раздраженный крик, Брайан приподнял голову. Рябой хотел дать ему воды, но костлявому не понравилось, что тот дотронулся до его кровати, — вот он и попытался смахнуть его руку. Подобное мог себе позволить лишь его брат-близнец. Флегматично наблюдая за сценой, Брайан попытался еще раз сглотнуть, глядя на стакан с водой, который рябой прижимал к сжатым губам костлявого. Его прозрачное содержимое заманчиво плескалось всякий раз, когда тот отворачивался, словно невоспитанный мальчишка. Подняв руку, Брайан махал до тех пор, пока рябой наконец не прекратил свои шуточки и не повернулся к нему. С широкой улыбкой на губах он зашагал к Брайану, протягивая стакан воды.

Вода придала ему сил. Великан наблюдал за тем, с какой жадностью Брайан опустошает стакан, и хотел было снова наполнить его на тележке, но тут он, повернувшись всем телом, наткнулся на кровать. В ножке загремели таблетки — Брайан решил, что все окружающие бросят свои дела и обратят на него обвиняющий взгляд. Тут же вернулась сухость во рту. Рябой медленно обернулся и посмотрел на край кровати. Он легонько пихнул изножье коленом, но таблетки больше не загремели. Брайан закашлял — медсестра, стоявшая у кровати Человека-календаря, бросилась к нему и похлопала по спине. Рябой еще чуть постоял и посмотрел, а потом нехотя принес еще один стакан воды, когда того потребовала хрупкая медсестра.

Остаток дня Брайан не смел даже повернуться, хоть у него и было ощущение, что таблетки провалились на самое дно ножки и уже вряд ли будут греметь.

Судя по всему, только здоровяк что-то услышал.

Около полуночи облака закрыли собой луну, и Брайан решил, что сейчас самое время избавиться от таблеток. В ту ночь в палате никто не шевелился, на дверь не упала ни единая тень. Убедившись, что не спит только он один, Брайан выбрался из постели и приподнял правую ножку изголовья. Нижнюю заглушку ни разу не вытаскивали с тех пор, как ее вставил производитель. Брайан так сильно ее крутанул, что содрал кожу с кончиков пальцев. Ему пришлось постоянно менять руки и изо всех сил стараться не пыхтеть. Когда заглушка наконец поддалась, Брайан измучился и едва осознал, что у него все получилось.