18 июня утром на Даугаве напротив Рижского замка встал на якорь советский военный корабль «Минск», его орудия смотрели на окна президентской резиденции.

В тот же день в Ригу прибыл недавний прокурор СССР, а ныне первый заместитель наркома иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский в роли «особоуполномоченного Советского правительства для проведения в жизнь латвийско-советского договора о взаимопомощи». Он провел в республике больше месяца. Пока все не устроил.

20 июня под руководством Вышинского сформировали правительство. На роль главы кабинета подобрали профессора-микробиолога Аугуста Кирхенштейнса. Он и не подозревал, что бежавший в Советскую Россию его брат Рудольф, военный разведчик, кавалер ордена Красного Знамени, уже расстрелян НКВД. Профессор Кирхенштейнс был помешан на витаминах и собирался построить в Риге фабрику по их производству.

Две сотни сотрудников политической полиции были готовы служить новой власти. Ее начальник Янис Фридрихсонс доложил новому министру внутренних дел Вилису Лацису: «При вступлении войск Советской России в Латвию встречающие приветствовали их с восторгом». Фридрихсонса это не спасло. 21 июня его арестовали. Начальником политической полиции стал Викентий Латковский, считается, что он работал с советской разведкой с 1920 года. 19 июля по его приказу начались аресты бежавших из России после Гражданской войны «белых русских».

20 июня президент Карлис Улманис подписал поправку в закон: пост президента занимает глава правительства. 21 июня без пятнадцати одиннадцать утра Улманис открыл заседание нового правительства:

— Поскольку 16 июня кабинет министров в полном составе подал в отставку, я пригласил на должность министра-президента профессора доктора Кирхенштейнса. Получив согласие министра-президента и членов кабинета, объявляю правительство созданным.

Аугуст Кирхенштейнс попрощался с Улманисом:

— Мы благодарим вас за вашу работу. Мы знаем, как вы заботитесь о благосостоянии, образовании и здоровье народа. В этот сложный момент вы содействовали хорошим отношениям с соседями, особенно с большим соседом — Советским Союзом. Мы обещаем работать на благо Латвии, продолжать, пусть и другими методами, ту работу, которую вы, господин президент, начали!

Министерство иностранных дел Латвии запросило у посольств Литвы, Германии и Швейцарии визы для Улманиса. Он намеревался уехать в Швейцарию. Но не успел.

«Просто поражает — насколько мало в те июньские дни было известно обществу, — вспоминала Сандра Калниете. — Жизнь как будто шла своим чередом. Работали магазины, фабрики, кинотеатры. На Лиго, в Янову ночь по всей Латвии горели костры. Давались концерты, молодежь спешила на танцы… По воскресеньям духовые оркестры Красной армии оглашали дюны и открытые эстрады бодрыми советскими маршами. Их взвинченный, инфантильный энтузиазм никак не совпадал с латышским менталитетом, восприятием мира, скорее лирическим, чем пафосным».

После прихода немцев латыши жаловались, как их раздражала радость части евреев по случаю прихода Красной армии. Но, как замечают историки, «многие латыши и сами хотели угодить советской власти; местные жители, даже там, где евреев не было вовсе, участвовали в мероприятиях, организованных советской властью, и нередко весьма активно». По всей Латвии устраивали митинги и «славили вождя Советского Союза Сталина и Красную армию». С приходом немцев латыши постарались об этом забыть. Они уже служили новой власти, а в поклонении Москве обвинили евреев.

Приходу советских войск радовались не только коммунисты. «Весной 1940 года экономическое положение в Латвии серьезно ухудшилось, — пишут специалисты, — это были трудности, вызванные главным образом мировой войной. В городах росла безработица… С приходом советских войск рабочие связывали большие надежды».

Многие латыши полагали, что Латвия станет военным союзником Москвы, но останется независимой. Верили, что Красная армия спасает Латвию от Гитлера.

«Второй фактор, — отмечают ученые, — неприязнь к авторитарному режиму Улманиса и надежда, что произойдет демократизация Латвии, которую обещали представители Москвы и Компартия Латвии. Сегодня, зная, что все обещания были наглой ложью, кажется немыслимым, что им кто-то мог поверить в июне-июле 1940 года. Однако действительно поверили».

Один из рижских журналистов позвонил новому премьеру Аугусту Кирхенштейнсу:

— Грозит ли Латвии присоединение к Советскому Союзу?

— Глупости вы говорите! — ответил глава правительства. — Вышинский сказал, что Латвия останется независимым государством и Красная армия не станет вмешиваться в наши дела. Наша задача — восстановить в стране демократический строй!

21 июня 1940 года кабинет министров Латвии принял закон об амнистии. Около часа дня по распоряжению министра внутренних дел, известного писателя Вилиса Лациса, из центральной тюрьмы на улице Маза Матиса, дом 3, выпустили две с половиной сотни политзаключенных. И они пешком направились к советскому посольству. Газета компартии «Циня» вышла с шапкой: «Только благодаря Красной армии и особенно т. Сталину мы сбросили свое рабское ярмо!» Кто мог тогда подумать, что всего через несколько месяцев центральная тюрьма вновь заполнится совершенно невинными людьми…

В своем кабинете застрелился командир пограничной бригады генерал Людвиг Болштейнс. Оставил предсмертное ПИСЬМО:

«Я боролся за независимость Латвии и принимал участие в ее создании. Я не хочу участвовать в уничтожении независимости Латвии».

Никто не последовал его примеру…

Это принципиальный вопрос. Небольшая Латвия не имела сил для военного сопротивления. Но не было и морального! Страна не просто подчинилась новой власти, но и приняла ее. Латышские историки говорят об оккупации. В таком случае все латыши, все население Латвии оказались коллаборационистами…

Не знаю, уместно ли говорить о национальном менталитете, это нечто неопределенное. Скорее о традициях, сформированных национальной историей. Вот пример. Сразу же после Октябрьской революции полки латышских стрелков решительно встали на сторону советской власти. Что, все они были большевиками?! Или же действовал принцип — занимать сторону сильного? Мне кажется, одни и те же люди в сороковом году встречали Красную армию, а в сорок первом — немецкую. Это дело принципа: всегда быть на стороне сильного, приспосабливаться к хозяину.

И обитатели Латвии — не единственные, кто в годы испытаний придерживался такого принципа. Позволю себе рассказать один анекдот: после войны партизаны из разных стран собрались и вспоминают боевые подвиги. Поляк увлеченно рассказывает чеху, как они с товарищами пустили под откос эшелон с немецкой боевой техникой. Чех слушает восторженно:

— Что ты говоришь! А у нас во время войны все это было строжайше запрещено.

4 июля 1940 года кабинет министров Латвии принял решение о проведении выборов в сейм, назначив их на 14 и 15 июля. На избирательную кампанию отвели всего десять дней. Невероятно спешили! При этом правительство объяснило: после шести лет беззакония и репрессий мы вернули народу Латвии свободу и право самому определять свою судьбу.