Верити снова заплакала. Какой желанной казалась жизнь, которую он ей предлагал! Ее душа рвалась к ней – рвалась, рвалась! – с одержимостью заплутавшего в пустыне путника, ползущего к мерцающему вдали миражу.

Но к чему обманывать себя? За стенами этой комнаты лежит мир, полный писаных и неписаных правил, которым вполне под силу подавить малейший росток бунтарства в чувствительном сердце.

Всю жизнь он стремился к достоинству и достойной жизни. Она ни к чему не стремилась, лишь погубила себя. Неужели ей хватит безрассудства, чтобы погубить заодно и Стюарта, даже с его согласия?

Утром, когда к нему вернется способность рассуждать здраво, он увидит, что она ушла, и будет ей благодарен, если она не примет всерьез слов, сказанных в минуту страстного безумия. У него впереди будет целая жизнь.

А ей останутся воспоминания, да еще утешение, что у Стюарта впереди будущее, лишь потому, что она ушла, прихватив с собой лишь саквояж и последнее пирожное.

Ноябрь 1892 года

Дом мистера Сомерсета был центральным в ряду стандартных оштукатуренных городских домов. Над входом располагалась маленькая галерея, поддерживаемая колоннами и римско-дорическом стиле, и балкон с узорной каменной решеткой. Дом номер тридцать два по Кэмбери-лейн.

Верити с трудом отвела взгляд от двери парадного хода. Перед домом, слева от галереи, был выгорожен закуток, где находился вход для прислуги, ведущий в цокольный этаж. Закуток был огорожен кованой решетой высотой по плечо. Открываешь калитку – и вниз по ступенькам.

Дверь служебного входа была простой и крепкой, и ее открыла простоватая на вид, крепкая женщина, представившаяся экономкой, миссис Аберкромби. Верити назвала себя и следовавших с нею подчиненных – Бекки Портер и Марджори Флотти, девушку туповатую, но старательную, исполнявшую работу посудомойки.

В цокольном этаже находились кухня, кладовая, ватерклозет и комната, которую миссис Аберкромби называла «бойлерной», а также людская. Это была опрятная комната; обои имели некогда цвет свежее обожженного кирпича, но со временем побурели и приобрели красновато-коричневый оттенок обжаренного ячменного солода.

Они прибыли как раз к чаю. Вся прислуга собралась в людской, сидя на скамьях вдоль длинного стола. Две горничные, Эллен и Мэвис, а также камердинер хозяина мистер Дурбин и Уоллес, который жил наверху, в конюшне, на попечении которого находился экипаж мистера Сомерсета и два вороных жеребца фризской породы.

Эллен и Мэвис делили обязанности на кухне, и обе обрадовались, узнав, что среди них теперь будет профессиональная кухарка со своими помощниками. Их заинтриговал исходящий от Верити французский шарм. Они, по-видимому, ничего не знали про ее отношения с Берти, поэтому приняли ее вежливо и доброжелательно.

Верити согласилась выпить чаю и отведать черствого печенья миссис Аберкромби, стараясь не вспоминать, что в последний раз, когда она посещала этот дом, ей не нужно было входить через дверь черного хода.

Зачем она вообще сюда приехала?

В ответ на письмо мистера Сомерсета Верити сочинила вежливую, хотя и чрезмерно краткую записку, в которой выражала сожаление, что не сможет последовать за ним в Лондон, так как планирует отправиться в Париж. Потом с письмом в кармане она отправилась к миссис Бойс. Но в ответ на вопрос экономки, чем та может ей помочь, Верити почему-то передумала. Вместо того чтобы вручить записку об отставке, стала давать наставления относительно отправки в лондонский дом мистера Сомерсета банок с вареньем и консервированными овощами из кладовой миссис Бойс.

Целый день она провела, раздавая своим подчиненным указания насчет упаковки котлов, кастрюль, ножей и остального инвентаря, который потребуется ей, чтобы готовить на незнакомой кухне. Ни словом, впрочем, не обмолвилась она Эдит Бриггс, своей старшей помощнице, что именно Эдит предстоит взять под начало кухню в доме мистера Сомерсета. Она договорилась с садовником, что он станет четырежды в неделю отправлять свежие овощи в Лондон – город, широко известный тем, что там почти не достать приличной зелени. Сообщила Бекки и Марджори, что им предстоит перебраться в столицу, не надеясь, что в ее отсутствие Бекки сможет дать отпор Тиму Картрайту, или глуповатая Марджори устоит перед кем-нибудь из пройдох – младших садовников.

До самого конца Верити была уверена, что ее место займет Эдит. Но потом, в пять часов утра, когда до отправления поезда оставались считанные часы, поняла, что вовсе не хочет уступать свое место кому бы то ни было.

Верити чувствовала себя летящим на огонь мотыльком, притом что обычный мотылек в своем счастливом неведении не знает, что его ждет. Она знала. И у нее не было сил противиться.

– В котором часу предпочитает обедать мистер Сомерсет? – спросила она.

Мир представлялся ей куда более приятным местом, когда она выполняла свою работу. На кухне Верити была хозяйкой собственной судьбы – по крайней мере она могла тешить себя такой иллюзией.

– Не припомню, когда в последний раз мистер Сомерсет обедал дома, – призналась миссис Аберкромби с некоторым замешательством. – Обычно он обедает в своем клубе. Но теперь, когда у него есть настоящая кухарка, уверена, хозяин будет обедать дома гораздо чаще.

– Сегодня он тоже обедает вне дома?

– Я спрашивала у мистера Сомерсета сегодня утром, перед уходом, – ответила миссис Аберкромби. – Он сказал, вам потребуется некоторое время, чтобы устроиться.

Устроиться. Как она может устроиться в доме, который Стюарт будет делить с другой? Но Верити промолчала. Когда чай был выпит до дна, а печенья съедены, мадам Дюран последовала за миссис Аберкромби наверх по служебной лестнице, на чердак.

Ей отвели маленькую комнату, оклеенную коричневыми обоями, чтобы замаскировать губительное влияние лондонского воздуха, и холодную, несмотря на жарко пылающий в камине огонь. Напротив двери, возле дальней стены, стояла кровать. Скат крыши в этом месте был таким низким, что только и оставалось, что лежать под окном с перекрестно расположенными рамами. Слева помещались письменный стол и стул. Справа, под испещренным пятнами зеркалом, стоял туалетный столик стазом и кувшином. Внутри, вероятно, был спрятан ночной горшок.

Ненамного хуже, чем она ожидала. Когда Верити работала у месье Давида, она делила комнату с двумя другими девушками. Но ей не хотелось жить в доме Стюарта, быть его служанкой. Ни к чему, чтобы жестокая реальность вступила в схватку с воспоминаниями, что были ей так дороги.

Тем не менее Верити приехала сюда. Как долго она сможет продержаться? До Рождества? До окончания свадебных торжеств? Или ей предстоит увидеть, как Стюарт с женой заполонят детскую красивыми темноволосыми детишками?

Верити открыла саквояж, чтобы разыскать черное форменное платье. Скорее бы оказаться на кухне.

– Мистер Сомерсет очень любезен. Но я уже готова приступить к своим обязанностям, – сказала она миссис Аберкромби. – В котором часу обедает прислуга?