– Захаров? – уточнила она.

– Да, – спокойно подтвердил Давид.

– Почему? Она была больна?

– Тогда время такое было. Или в тюрьму, или в психушку. Мой дед в тюрьме умер от туберкулеза. Его посадили только за то, что на памятник Сталину положил две гвоздики, как покойнику. Нужно было три нести, потому что вождь – «живее всех живых». В тот же день его забрали. А Ларису муж на своей машине в психушку отвез и с рук на руки сдал.

– За что? – ахнула Вика.

– За любовь, – ответил Давид.

– Любовь? – Вика решила, что ослышалась.

– Да, любовь, страсть, чувства тоже считались болезнями. Душевными. Но излечимыми. В психушке.

Все об этом знали. Захаров на Ларисе специально женился, когда Петр Борисович уже уехал. Отомстить хотел. – Давид хмыкнул и сплюнул в окно, как сплевывают накопившуюся гадкую горчащую слюну. – Как она выдержала там, я не знаю. Наверное, любовь ее держала. Все думали, что она с ума сойдет по-настоящему, но нет. Вышла, слава богу. Больная, затравленная, но живая. Ее там препаратами должны были колоть, чтобы она думать перестала и забыла, как ее зовут – Захаров так распорядился, – но врачи и медсестры ее жалели. Совсем уж не мучили. А Захаров жену раз в неделю навещал, как часы. Так только перед его приездом ее и накачивали, чтобы он видел, что она уже на человека не похожа. А в остальное время ей и гулять разрешали, и читать. Так что ты ее пожалей. Она ничего плохого не сделала и не виновата, что так все сложилось. Несчастная она. Не за себя расплатилась.

– Что? Как это? А бабуля знала? – проорала Вика.

– Знала, – ответил Давид спокойно.

– Почему вы только сейчас мне об этом рассказываете? – Вика почувствовала, как к горлу подступила тошнота и ее сейчас вырвет. – Остановите машину! Мне плохо!

– Что случилось? – на заднем сиденье машины очнулась Наташа.

– Ничего. Приехали, – ответил Давид.

Он остановил машину на каком-то обрыве, взял сигареты и вышел. Закурил и опять уставился на горизонт. Вика поняла, что расспрашивать его сейчас бессмысленно. Не услышит или не захочет услышать. Ее сильно тошнило. Уши заложило, и уже невозможно было сглотнуть. Она стояла на краю обрыва, отойдя подальше от Наташи и Давида, чтобы справиться с желудком, который выворачивало наизнанку, но сквозь дурноту не могла не отметить, что место действительно уникальное. Внизу переливалось бирюзой озеро, чистое и нетронутое. Вокруг не было ни души. Только на склоне стоял домишко, маленький, готовый сползти вниз по откосу. Рядом, под опасным углом наклона, притулилось еще одно сооружение, в котором Вика узнала туалет. Она решила спуститься.

– Ты куда? – крикнула ей Наташа.

Вика показала рукой на туалет. Наташа кивнула.

Внизу, на бревнах, сваленных в безуспешной попытке воспроизвести подобие веранды, сидели трое мужчин. На клеенке, расстеленной прямо на земле, стояли бутылки и лежала нехитрая закуска. Вика прошла мимо, стараясь не смотреть в сторону мужчин, хотя спиной чувствовала их взгляды. Вдруг из дома выбежала собака и начала заполошно лаять. Один из мужчин цыкнул на пса, и тот послушно затрусил обратно в дом. Вика дошла до туалета, в котором не было дверей. Внутри зияла дыра и летали зловонные мухи размером с майских жуков, создавая неумолкающий гудящий фон. Зато вид из туалета открывался просто потрясающий – с горы то тут, то там текли ручейки, огибая камни, преодолевая препятствия. Они то пропадали, то появлялись вновь. Их было так много, что создавалось ощущение, будто вся гора плачет и стоит мокрая, сверкая на чересчур ярком солнце. Гора была похожа на сгоревшую кожу туриста-курортника – с ровным золотым загаром на ногах и облезлыми красными плечами – такой эффект создавали кустарники, усыпанные красными, почти багровыми цветами. И чуть ниже белые прогалины воды казались кожей на груди, слезающей ошметками. Ручьи текли с горы, но не было видно, куда они впадают.

Чтобы справить естественную нужду в этой местности, нужно было обладать особенной магнитной подушкой или знать законы физики. Ни тем, ни другим Вика похвастать не могла, поэтому с ужасом осознала, что сходить в туалет не сможет – упадет. Деревянный скворечник без дверей тоже стоял под уклоном и держался на честном слове. Вика вдруг живо представила себе, как падает в выгребную яму на фоне прекрасного, поражающего воображение пейзажа, и тут же про себя решила, что это будет очень логично и даже символично. Она ехала на могилу к деду. Хотела отдать долг, ощутить теплоту, вернуть себе воспоминания и ощущение дома, родственных связей, истоков. А очутилась перед выгребной ямой, где жили люди-призраки из прошлого, до которых ей не было никакого дела, о существовании которых она и не подозревала и которые сейчас занимали все ее мысли. И эти мысли не приносили успокоения, а тормошили, выворачивали ее изнутри. Ей было больно за себя, за то, что ничего не знала, не хотела знать, не интересовалась. Было больно за бабулю, которая столько лет скрывала правду и имела на то причины. За деда, которого Вика не помнила. Значит, он был не так уж и счастлив и, возможно, прожил не ту жизнь, о которой мечтал. Ей было больно за Елену, которая вынуждена была устраивать поминки вместо крестин, за Наташу, которую насильно выдала замуж свекровь. За Давида, судьбу которого тоже решили другие люди, не спросив, хочет ли он такой жизни?

Вика, находясь в туалете, старалась не дышать. Но когда вышла, ее все-таки вырвало. Она почувствовала облегчение. И ей было наплевать, что ее видят и Наташа с Давидом, и мужчины рядом с домиком, внимательно наблюдавшие за ней. И даже собака, которая скалилась из-под двери дома, разрываясь между желанием выскочить и облаять непрошеную гостью и приказом хозяина сидеть на месте.

Она стала тяжело подниматься вверх на гору. Наташа ждала ее с бутылкой воды. Вика попросила полить ей на руки, повыше, чтобы вода стекала с локтей, но даже изведя целую бутылку, растерев водой шею и грудь, она не смыла с себя грязь и дурноту.

– Красиво здесь. – Вика должна была что-то сказать Наташе, которая чувствовала себя виноватой за то, что организовала эту поездку, за то, что Вике стало плохо. – А почему здесь никто не купается? Вода такая чистая.

– Ты что? Она же ядовитая! Здесь нельзя купаться! – охнула Наташа. – Сюда раньше отходы сливали, а что на дне водохранилища лежит, никто и не знает. Тут же место глухое, чужие не заезжают.

Вика посмотрела на сверкающее внизу водохранилище, зажатое между горами, бирюзовое, восхитительное, манящее и ядовитое. Ей хотелось окунуться в воду с головой, забыться в этой воде, кажущейся чудом природы.

– Поехали, пора домой, полчаса назад должны были выехать, – сказала Наташа и пошла к машине.

Вика уже привыкла к тому, что ни Давид, ни Наташа не носили часов, не доставали телефон, чтобы узнать время. Они ориентировались по внутренним часам, или солнцу, или бегущим облакам, бог знает… Вика устало подумала, с чего вдруг Наташа взяла именно полчаса? И почему вдруг они должны были вернуться?

Назад Давид буквально гнал машину, разгоняясь на ровных участках дороги и на опасной скорости вписываясь в поворот.