А вот на открытой части ясно можно было различить голову эгейца, правда, куда более человекоподобную, чем у нынешних обитателей Эгеиды. Голова эта была утыкана то ли иглами, то ли стрелами, и возле каждой такой «иглы» вырезан какой-то значок. Платон сфотографировал кусок рельефа, а из стыка между плитами вырезал кусочек затвердевшего раствора. В древнем бетоне эгейцы использовали вулканический пепел, калий-аргоновый метод позволит установить древность этого рельефа.

Господь Бог любит подбрасывать людям кусочки головоломки: найдите, свяжите… А они, собаки, не связываются… не ложатся. Далеко слишком. И не хватает какой-то ерунды. Промежуточного камешка, на который можно наступить, чтобы перепрыгнуть от одного факта к другому. И пока этого нужного камешка нет, теории создать нельзя. И любая блестящая гипотеза так и останется гипотезой.

Калий-аргоновый метод утверждал, что напольной плите не менее пяти тысяч лет. Платон устремился назад, к стене. Не долго думая, раскидал и разрезал все плиты, что покоились над остальной частью рельефа. Ненужные камни сбросил вниз. Он чувствовал себя Шлиманом, который роет огромный ров посреди холма Гиссарлык и крушит на своем пути древние памятники, лишь бы добраться до «своей» Трои. К концу дня открылась почти вся плита. Два эгейца стояли друг против друга. А за их спинами контурами были намечены фигуры десятков других. Чем-то напоминало тот рельеф, что Платон нашел на дне Океана. Но здесь два войска не дрались. Хотя головы их правителей (предводителей?) и были утыканы иглами или стрелами, но эти странные «венцы» еще ни о чем не говорили. Два эгейца протягивали друг другу руки в каком-то ритуальном действе. На древнем изображении не было и намека на оружие. Нетрудно проследить, что иглы исходят из какого-то одного центра, но что это за центр, узнать было нельзя: на этом месте пол заканчивался, дальше шел узкий карниз и обрыв. Плато внизу было усеяно обломками. Спуститься и поискать среди этих камней недостающие куски? Идея более чем фантастическая. Однако профессор Рассольников верил в свою удачу. Светило уже висело над самой кромкой горизонта, когда Платон, включив мощный фонарь, принялся обшаривать камни нижнего плато. С помощью антигравитационных шнуров он перевернул две или три плиты, но ничего не нашел. Никаких намеков на рельефы. И вдруг под одним из камней что-то блеснуло. Платон отвалил кусок рухнувшей сверху колонны и вытащил из расселины кусочек металла и обрывок кожи. Что это?! В руках у него оказался кусок ремня с гравитационной пряжкой. Голограмма была повреждена, но нетрудно было разобрать знак космофлота Лиги Миров. Откуда здесь этот ремень? Может быть, Корман обронил? Он обожал военную форму и всякие военные побрякушки. По этому поводу у Альфреда были даже неприятности с военными патрулями.

Так что означает находка этой пряжки? Только то, что Корман был здесь. Профессор еще раз осмотрел ремень. Одно странно: его друг побывал на острове совсем недавно, а кожа и даже пряжка пострадали так, будто валялись под дождями несколько лет. Но если ремень обронил не археолог, тогда кто же?

Платон вернулся на берег. Страж лежал наполовину в воде, оплетя многочисленными щупальцами камни вокруг. Набегавшие волны обдавали его пеной. Солидный Стато булькал и шипел в такт волнам.

— Что ты делаешь, Стато? — спросил археолог.

— Чувствую море. И воду. И воздух. Живу… Прохожу шаг за шагом свой лабиринт… То есть свою жизнь.

Страж выгнулся, как тот эгеец на голограмме. В спину ему упирались камни, в лицо били лучи заходящего светила. А если и там, на рельефе, эти странные иглы — световые лучи? Дар бога Нмо людям? Лучи протыкают, как копья, хлещет кровь… Но разве лучи могут убить?

В этот день и Платон, и сержант отказались от даров моря и предпочли пищевые таблетки и уплотненные продукты в капсулах. Стато один умял пойманную рыбу, предварительно счистив мерзкие красные наросты на ее боках. Потом отправился на кухню — для послеобеденного пения. Как-то само собой вышло, что теперь эгеец не покидал домус-блок, а ночевал на полу на кухне.

Неожиданно раздался писк ближней связи. И в домусе возникла голограмма очаровательной Елены.

— Привет, Тони — сказала Елена и улыбнулась. Улыбка эта не особенно понравилась профессору Рассольникову. — Дорогой, смотрю, ты обо мне совсем забыл.

— Ну что ты! — Он представил, как было бы здорово…

Тут только он сообразил, что Елена сидит в кресле Эгейского космопорта, а не в шезлонге у бассейна на Райском уголке.

— Ты прилетела на Эгеиду? — изумился он.

— Уже улетаю. Челнок через два часа. Если хочешь меня видеть — поторопись…

Связь отключилась.

— Ничего не понял, — нахмурился профессор. — Елена на планете, но уже улетает. Когда же она прилетела? Что за фокусы! Почему заранее не сообщила? Теперь я должен мчаться в космопорт, чтобы побыть с нею минут десять… Зачем?

— Лети! — сказал Дерпфельд. И это походило на приказ.

Пришлось подчиниться.

Девочки-тритонихи глазели на Елену, и на лицах их была написана неизбывная вселенская тоска. Видимо, они считали кредиты, прикидывая, во что может обойтись биокоррекция, которая — нет, не сделает их такими же, но хотя бы придаст отдаленное сходство с этой дамочкой в дорогущем литом брючном костюме.

— Нам никак нельзя уединиться? — спросил Платон, похлопывая по обтянутым сверкающей белой тканью ягодицам мадам Корман.

Стато, сопровождавший, как всегда, археолога, благоразумно откатился в сторону. Но при этом пялился во все глаза на Елену.

— Нет, мой друг! — она чмокнула его в щеку. — Я надеялась. Но ты слишком припозднился. Посадка на челнок заканчивается через пятнадцать минут.

— Зачем ты прилетела?

— Меня вызвал на сутки господин Бреген…

— Что значит — вызвал? — не понял профессор Рассольников.

— То и значит. Как ты думаешь, зачем одинокий мужчина вызывает к себе красивую женщину и платит ей сто тысяч кредитов плюс расходы на проезд?

Атлантида почувствовал во рту какой-то противный химический вкус. Будто он разжевал, но забыл проглотить целую упаковку экотаблеток.

— Ты что… прилетела сюда, чтобы…

— Друг мой, помни, мы ничего друг другу не обещали.

— А меня-то ты зачем позвала?! — Платон разозлился.

— Просто захотелось тебя увидеть. А ты разве не рад нашей встрече? Или ревнуешь? — Она рассмеялась. — Дорогуша, да ты ревнуешь?! Тони, ты неподражаем.

— При чем тут ревность? — Он тоже попытался рассмеяться, но не получилось.

— Ты очаровашка, Тони! Передай привет сержанту. — Елена чмокнула его в губы и пошла, покачивая бедрами, к челноку. Сверкающая белая ткань меняла оттенки при каждом движении и…

Платон несколько секунд смотрел ей вслед, потом кинулся догонять.

— Тебе ничего не удалось узнать про Кормана? Что-нибудь новенькое…