Даже если диалог и имел место, его содержание вряд ли было таким. Ф.Д. Малышев в день боя был еще старшим лейтенантом и даже в конце дня, когда писал свой рапорт, не знал: подбил ли он вообще какие-нибудь танки. И послан в бой он был генералом Кузнецовым, которому подчинялся уже несколько дней. Поэтому, когда несколькими абзацами далее командарм-30 утверждает, что именно он принес в штаб 1-й УдА известие о появлении противника, а Кузнецов ему не верил [224], становится понятно, что это неправда. Картина удручающая. Части 1-й УдА уже ведут бой, а их командир занимает позицию стороннего наблюдателя! Зачем он расставлял эти части и ставил задачу на оборону? Итак, эти страницы мемуаров Д.Д. Лелюшенко отражают скорее личные взаимоотношения двух генералов, а не реальную обстановку сложившуюся на поле боя. И достоверными остаются только строки, где говорится о вводе в бой танков.

«Мы с Остренко быстро вернулись в город, чтобы найти еще кого-либо для подмоги. Вдруг на площадь из переулка вышли направлявшиеся из Москвы в 30-ю армию 8 танков КВ и Т-34 (в действительности это был батальон из 1-й ударной армии, о чем Д.Д. Лелюшенко сообщает на следующей же странице – Прим. автора). Как мы были счастливы в ту минуту! Даю команду: «Стой!» Почти на ходу вскочил я в КВ командира танкового батальона, и мы двинулись в самую гущу событий…

Выскочив на южную окраину города, лицом к лицу столкнулись с противником. Наши танки открыли огонь. В течение десяти – пятнадцати минут удалось подбить восемь вражеских машин. Быстрый натиск наших «тридцатьчетверок» и КВ остановил фашистов, а некоторые их танки попятились.

Неожиданно сильный удар встряхнул наш КВ. Сверкнули огоньки в башне, заклинился поворотный механизм, невозможно стало стрелять. Через минуту – второй удар. Машина подпрыгнула: снаряд перебил гусеницу. Пришлось выбираться через аварийный люк в днище танка. Мы понимали, что хотя противник и остановлен, однако успокаиваться было рано»[225].

Немецкие саперы проводят разминирование Яхромского моста.

Действительно, одним подбитым КВ дело не ограничилось. Когда, наконец, немцам удалось отбить первые танковые атаки, они отчитались о семи подбитых русских танках. Однако число атакующих машин уменьшилось не намного, поскольку Лелюшенко подключил к действиям и танки бригады Ротмистрова.

«Утро встречаю на наблюдательном пункте. – вспоминает А.В. Егоров. – Перед нашим передним краем пока спокойно, но левее грохот боя нарастает. Меня снова вызывают к телефону. В трубке голос Ротмистрова. Он передает, что немцы только что захватили Яхрому и вышли на восточный берег канала. Мне приказ – оставить за себя майора Вишнякова, а самому немедленно прибыть в Дмитров, где заканчивается ремонт тяжелых танков. Атаку танков возглавить лично, помочь пехоте отбросить прорвавшихся немцев за канал. Все, что есть в резерве, направить к мосту через канал…

…В ремонтных мастерских быстро собираю экипажи танков. И вот уже боевые машины выходят на дорогу… Ротмистрова на месте не оказалось. Как сообщил мне бригадный комиссар Шаталов, он во главе штаба бригады занял оборону у моста и шлюза.

– Тебе приказано вместе с танками немедленно следовать к мосту – сказал Шаталов. – Сколько собрал машин?

– Шесть.

– Ну это сейчас сила. Командующий армией генерал Лелюшенко только что повел в атаку восемь танков. Спешите к мосту, Егоров!..

Выжимая все из потрепанных в боях и много раз ремонтированных танков, мчимся к железнодорожному мосту. У железной дороги разворачиваю колонну в боевой порядок. Сразу же завязывается ожесточенная схватка. На помощь вражеской пехоте подошли до десятка танков. Они начали из-за канала интенсивно обстреливать нас. К ним присоединилась артиллерия. Вокруг наших машин все ближе стали рваться снаряды. Приходилось то и дело менять позиции»[226].

Располагая в сумме 14-ю танками командующий 30-й А имел их больше чем пока что переправившаяся немецкая рота, но допустил их ввод в бой по частям, без поддержки пехоты и артиллерии. Поэтому, хотя отдельным машинам и удавалось прорываться почти к самому мосту, закрепить успех и удержать захваченные позиции оказалось некому. Не было налажено взаимодействие и с соседней армией (только выбравшись из подбитого танка, Д.Д. Лелюшенко отправился разыскивать В.И. Кузнецова). Обычно ни к какому положительному результату такие действия не приводят. Можно понять и простить Лелюшенко естественное желание несколько преувеличить свою роль в отражении атаки противника и не обращать внимания на всю его беллетристику, но здесь отражены и более серьезные обстоятельства. Из сопоставления двух свидетельств видно, что каждый командующий ведет свой бой.

Все эти нестыковки между двумя командующими армиями возникли вследствие двойственного положения 1-й УдА. К тому моменту она еще не входила в состав Западного фронта. Существует версия, что Сталин, дабы войска в первой линии надеялись только на себя, запретил сообщать командованию Западного фронта о существовании таких крупных резервов. Но армия уже занимала участок обороны в полосе этого фронта совсем недалеко от передовой. Вряд ли командующий Западным фронтом не знал о том, что творится в его ближайшем тылу. В этой связи стоит вспомнить известный разговор Жукова со Сталиным (не датированный), где генерал сначала говорит «Москву, безусловно, удержим» (т. е. вроде бы уверен в собственных наличных силах), но затем вдруг эти условия ставит и требует 2–3 свежие армии и 200 танков[227]. Этот момент, почему-то никак не комментируется. Как же можно рассчитывать на подкрепления, о которых тебе ничего неизвестно? Скорее всего, Жуков был информирован, но командовать этими частями еще не имел права.

Вскоре у В. И. Кузнецова состоялся разговор со Сталиным по поводу прорыва немцев. Присутствовавший при нем начальник политотдела 1-й УдА Ф.Я. Лисицин утверждает, что он имел место еще ночью. Однако ночью мост был еще в наших руках, а первое донесение в Ставку о произошедшем прорыве могло уйти в лучшем случае после выяснения обстановки ранним утром, когда Верховный Главнокомандующий имел обыкновение спать. Видимо, чтобы разрешить это противоречие, в более позднем варианте мемуаров Лисицына[228] момент захвата моста неявным образом сдвигается на вечер 27-го числа. Скорее всего, и на это указывают исследователи[229], командующего 1-й УдА генерала вызвали к телефону уже после обеда 28 ноября, и услышал он то, что, наверное, и ожидал услышать: «Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляет серьезную опасность Москве. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение, разгромите и отбросьте противника за канал. На вас возлагаю личное руководство контрударом»[230]. После беседы с Верховным у Кузнецова вряд ли оставались сомнения (если они и были) относительно того, кто несет ответственность за данный участок обороны, со всеми вытекающими последствиями.