Толстая буфетчица с высоты своей стойки ответила роялистам, что у нее нет требуемых газет.

— Какие же газеты вы получаете? — спросил один офицер, в чине капитана.

Лакей, невзрачный юноша в синей суконной куртке и в фартуке из толстого полотна, принес «Коммерс».

— Ах, так это ваша газета! Есть еще экземпляры?

— Нет, — ответил лакей, — больше не имеется.

Тут капитан раздирает оппозиционный листок, рвет его в клочья, бросает на пол и, плюнув на него, требует:

— Домино!

Известие об оскорблении, нанесенном конституционной оппозиции и либерализму в лице священной газеты, нападавшей на попов со смелостью и остроумием, известными всем, разнеслось через десять минут по всем улицам и проникло со скоростью света в дома; его передавали из уст в уста. Одни и те же слова были у всех на языке: «Надо сообщить Максу!» Макс немедленно все узнал. Офицеры еще не кончили своей партии в домино, как в кофейню пришел Макс вместе с командиром Потелем и капитаном Ренаром, сопровождаемый тридцатью молодыми людьми, которые любопытствовали узнать, чем кончится это приключение, и расположились группой на плацу. Скоро кофейня была переполнена.

— Человек, мою газету! — мягко сказал Макс.

Разыгралась маленькая комедия. Толстая женщина с боязливым и примирительным видом сказала:

— Капитан, я ее отдала.

— Подите за ней! — воскликнул один из друзей Макса.

— Не можете ли вы обойтись без газеты? — сказал лакей. — У нас ее больше нет.

Молодые офицеры посмеивались и украдкой посматривали на горожан.

— Ее изорвали! — воскликнул какой-то местный юноша, глядя под ноги молодого капитана-роялиста.

— Кто позволил себе разорвать газету? — спросил Макс громовым голосом, с горящими глазами, скрестив руки на груди.

— Мы. И в придачу наплевали на нее, — ответили трое молодых офицеров, вставая и глядя на Макса.

— Вы оскорбили весь город, — сказал Макс, побледнев.

— Ну, и что же дальше? — спросил самый молодой из офицеров.

С ловкостью, решительностью и быстротой, неожиданной для этих молодых людей, Макс залепил две пощечины ближайшему из трех офицеров, сказав при этом:

— Вы понимаете французский язык?

Драться отправились в аллею Фрапэль, трое против троих. Потель и Ренар никак не могли допустить, чтобы Максанс Жиле один проучил офицеров. Макс убил своего противника. Подполковник Потель так тяжело ранил своего, что несчастный — молодой человек из знатной семьи — умер на следующий день в госпитале, куда его доставили. Что до третьего, тот расквитался за полученный им удар шпаги и ранил капитана Ренара, который с ним сражался. Батальон ночью выступил в Бурж. Это происшествие, ставшее известным по всему Берри, окончательно утвердило за Максом Жиле репутацию героя.

«Рыцари безделья», все юнцы, — самому старшему не было и двадцати пяти лет, — восхищались Максом. Некоторые из них, отнюдь не разделяя мнения своих родных, сурово осуждавших Макса, завидовали его положению и считали его счастливчиком. Имея такого вождя, Орден совершал чудеса. С января 1817 года не проходило и недели, чтобы город не был взбудоражен какой-нибудь новой проделкой. Макс во имя чести связал «рыцарей» некоторыми условиями. Провозгласили устав Ордена. Эти черти стали ловкими, как ученики Амороса[36], дерзкими, как коршуны, искусными во всех упражнениях, сильными и проворными, как преступники. Они усовершенствовались в искусстве лазать по крышам, взбираться на дома, прыгать, бесшумно ходить и, разведя известку, заделывать ею двери. У них был целый набор веревок, лестниц, инструментов, одежды для переодеванья. Притом «рыцари безделья» достигли идеала ловкости не только в исполнении, но и в измышлении своих проказ. В конце концов они обрели ту гениальную способность глумиться над людьми, которая так увеселяла Панурга, которая вызывает смех и ставит свою жертву в столь глупое положение, что она не смеет даже пожаловаться. К тому же эти молодые люди из порядочных семейств имели во многих домах сообщников, помогавших им получать нужные сведения при подготовке всяких набегов.

В большие морозы они, сущие черти, чрезвычайно искусно переносили печь из залы во двор и как следует накладывали в нее дров, чтобы она топилась до самого утра. И вот в городе узнавали, что господин такой-то (скряга!) пытался отопить свой двор.

Иногда они устраивали засаду на Главной или на Нижней улице, двух основных городских артериях, куда выходило много переулков. Притаившись то там, то сям у выступов стены, по углам переулков, когда дома были объяты первым сном, они поворачивали голову по направлению ветра и кричали диким голосом от двери к двери, от одного конца улицы до другого: «Что случилось? Что такое?» Эти непрекращавшиеся крики будили горожан, которые высовывались в рубашках и бумажных колпаках, со свечой в руке, переговаривались друг с другом и высказывали самые нелепые предположения, корча притом самые смехотворные мины.

Был в городе один бедный переплетчик, глубокий старик, который верил в нечистую силу. Как почти у всех провинциальных ремесленников, у него была маленькая мастерская в нижнем этаже дома. «Рыцари», нарядившись чертями, вваливались к нему ночью, сажали старика в ларь с бумажными обрезками и убегали, а он подымал такой крик, как будто трех-четырех человек сжигают заживо. Бедняга будил соседей, рассказывал им, что ему явился сам Люцифер, и слушатели никак не могли разубедить его в этом. Переплетчик чуть не рехнулся.

В самый разгар суровой зимы «рыцари» за одну ночь разобрали камин в кабинете сборщика налогов и сложили другой, совершенно такой же; все это они проделали бесшумно, не оставив ни малейшего следа своей работы. Внутренние ходы в новом камине были устроены так, что дым валил в комнату. Сборщик налогов терпел два месяца, прежде чем понял, почему его столь исправный камин, которым он был так доволен, сыграл с ним такую шутку, — и камин пришлось перекладывать.

Однажды они окунули в серу три охапки соломы и вместе с промасленной бумагой засунули их в камин старой ханжи, приятельницы г-жи Ошон. Утром, разведя огонь, бедная женщина, тихая и кроткая, увидела перед собой огнедышащий вулкан. Примчались пожарные, сбежался весь город, а так как среди пожарных находилось несколько «рыцарей безделья», то они залили водой весь дом старушки и, не удовлетворившись тем, что напугали ее пожаром, привели ее в ужас потопом. Она заболела.

Когда им хотелось, чтобы кто-нибудь провел всю ночь настороже и в смертельной тревоге, они посылали своей жертве анонимное письмо, предупреждая обывателя, что он будет обворован; после этого они один за другим проходили, пересвистываясь, мимо его ограды или окон.

Одна из самых милых выходок, долго забавлявшая город, так что еще и сейчас о ней рассказывают, заключалась в следующем: они разослали наследникам одной старой и очень скупой дамы, которая должна была оставить прекрасное наследство, коротенькие извещения о ее смерти с просьбой прибыть к известному часу, чтобы присутствовать при наложении печатей. Из Ватана, Сен-Флорана, Вьерзона и окрестностей прибыло почти восемьдесят человек, все в глубоком трауре, но довольно весело настроенные, некоторые со своими женами, а вдовы с сыновьями, кто в двуколке, кто в плетеном кабриолете, кто в дрянной тележке. Представьте себе сцену между служанкой старой дамы и первыми прибывшими наследниками. А совещания у нотариусов! В Иссудене словно произошел мятеж...