мне кряжистую руку с толстыми узловатыми пальцами. Я пожал. Показалось мне, что в этом грубом и даже несколько неказистом теле хранится острый ум и смекалка. А еще казалось, что это наша с Караевым не последняя встреча. Почему так? Даже и гадать не берусь.

— Ладно, товарищи, извините за беспокойство.

Комитетчик сдержанно кивнул и вернулся в машину. Когда они отъезжали, из окна задней двери вылетел в придорожный бурьян рихтеровский букет. Рассмеявшись от души, мы пошли к хате.

— Что это с тобой?

Маша только сейчас увидела, какой я грязный, потому как выбрались мы под тускловатую уличную лампу. Явила она ей и пятна на рубахе, и грязные мои штаны в темных от запекшейся крови разводах.

— Ну я ж шофер, — улыбнулся я, — в масле копался. Вот и докопался.

— Не ври ты, не масло это.

Маша тронула сухое кровавое пятно на моей груди.

— Это что такое? Это… Кровь, что ли? — Она испуганно прикрыла рот.

— Тихо-тихо.

— Ты раненный? Где у тебя болит? Ану покажи!

Я молча взял Машу за плечи, потом крепко прижал к себе.

— Не бойся ты. Не переживай. Цел я. Цел. Но кое-что случилось. Все я сейчас тебе расскажу, как на духу. Всю правду. А ты пообещай две вещи.

— Какие? — Ответила она полушепотом мне на ушко.

— Что будешь слушать и не перебивать. И что не испугаешься.

— А есть чему пугаться?

— Есть, — ответили я не сразу, — но пугаться ты не должна. Все будет хорошо.

— Ты убил кого-то?

— Нет.

— Честно?

— Честно. Пообещай, что я попросил.

— Обещаю.

Тогда отстранил я Машу и повел за двор. Сели мы на узенькую деревянную лавочку, которая стояла под невысоким заборчиком Машкиной хаты. Немного повременив, подумав, как лучше начать, стал я рассказывать ей все про Матвея Серого. И про то, что он хотел сделать, и про то, что я с ним чуть было не сделал, ну и, конечно же, про то, что с ним в итоге стало.

Маша слушала молча. Когда я закончил, повисла, между нами, спокойная летняя тишина. Только сверчки пели где-то вдали. Над дорогой поблескивал брюшком одинокий светлячок.

— Если бы убил ты его, — вздохнула Маша, — я бы тебя стала бояться, Игорь. А теперь знаю, какой ты человек. И, кажется, мне, что любовь моя к тебе стала сейчас, после этого твоего разговора только крепче. От того, как ты можешь семью свою защищать… От того, каким ты можешь быть милосердным… А может, мы с тобой когда-нибудь тоже семью…

Маша недоговорила, прислонилась ко мне плечом, и я обнял ее.

— Может быть, — ответил я.

— Кто пришел тама, а Маш? — Послышался из передней комнаты голос Машкиной бабушки.

— Игорь это! Зашел в гости!

— Он сигналил?

— Он!

Бабушка засуетилась в комнате, где горела одна только стоявшая на тумбочке настольная лампа.

— Погодите! Я пойду с Игорем поздороваться!

— Да не надо вам! Не вставайте! — Поторопился ответить я, а сам показал Маше грязную рубаху. Та пожала плечами.

Шаркающими шагами бабушка вышла к нам в коридор.

— Ой! Игорь! Да на кого ж ты похож! — Удивилась она, когда меня увидела, — чумазый как чертенок!

— Так шофер, — улыбнулся я, — мне чумазым по профессии быть полагается.

— Ну хорошо хоть не моторист! Потому как им, получается, по профессии надыть быть вечно пьяными!

— Ба, — вклинилась в наш разговор Маша, — а мож дадим Игорю чего из одежды? У нас же от деда много осталось. Сама видишь, какой Игорь грязный. Как же он так ходить будет?

— Да ты чего? Дед был на голову Игоря ниже. Зато в пузе как три Игоря! На Игорьке все дедово будет как на палке болтаться!

— Ну надо его переодеть, — строго сказала Маша, — а то в таком виде я на него смотреть не могу!

— Что правда? — Рассмеялся я.

— Ну почти не могу, — хитро улыбнулась Маша, глядя на меня влюбленными глазами.

— О! А давайте я к Райке схожу. У ней сын щас в армии, а по росту один в один Игорь получается! Щас мы тебе какую-никакую одежу у ней выпросим! Ты ток потом верни!

Бабушка засобиралась, нашла и нацепила поверх своей кофточки легкую жилетку-безрукавку.

— Да ладно, не надо, — улыбнулся я, — я и так похожу.

— Ничего не походишь! — Возразила Маша, — я твою одежду возьму и выстираю завтра, прокипячу хорошенько. А ежели не возьмет ее, то знаю я в Армавире, в доме быта, хорошую прачечную.

— Я щас! Быстренько! — Сказала бабушка и зашаркала на двор.

— Так, а ты, Игорь, пока раздевайся, — сказала мне деловито Маша.

Я улыбнулся, взял ее за талию и прижал к себе.

— А ты чего это делаешь? — Удивилась она.

— Далеко живет тетя Рая? — Слыша, как закрылась во дворе за бабушкой калитка, спросил я.

— Да нет… Пара кварталов… — сказала Маша, а потом вздохнула.

Все потому, что стал я целовать ей красивую ее шею.

— Ну… Бабушка с теть Раей давние подруги… Точно языками зацепляться, — промурчала Маша сладко, — так что задерживается она…

— Ну и хорошо, — прошептал я ей на ушко, оторвавшись от нежной кожи.

— Пойдем в переднюю…

— Пойдем. Ты только заранее окошко открой, чтобы у меня был путь для отступления.

Домой я вернулся часам к десяти вечера. Первым встретил меня Жулик. Веселый пес уже забился в свою конуру, посаженный на цепь. Когда я вошел, он выглянул наружу. Гавкнул на всякий пожарный.

— Да я это, я! Чего гавкаешь?

Пес, весело повизгивая выбрался из будки. Громко застучал цепкой по деревянному порожку. Бочком, ластясь, побежал ко мне.

Когда я стал гладить его по голове, Жулик упал набок. Задрав лапы, показал мне мягкий свой живот. Запустив руку в жесткую его шерсть на груди, я принялся чесать пса. Тот, откинув голову, смежно замахала задней лапой.

— Пришел уже? — Сказал отец, выйдя на ступеньки.

— Ага.

— Долго ты. Милиция от нас уже давно ушла.

— У Машки был, — я встал, — заезжал сказать, что все со мной хорошо.

— М-м-м, — протянул