И Ярослав, заслонив собою дверь, заставил Нину остаться в комнате.

Она пыталась сопротивляться, но Ярослав почти толкнул ее в кресло, а сам придвинул стул и уселся напротив, совсем близко, чтобы пресечь всякие попытки Нины убежать.

— Ты ничего не поймешь, если не узнаешь абсолютно все, до мелочей! — В его голосе была решительность отчаяния. — Послушай, что происходило дальше. Так вот… я был потрясен, обнаружив, что ты невинная девушка. Моим первым порывом было бежать подальше с места преступления, пока ты еще не очнулась. Но потом одна мысль заставила остаться. Я подумал, что какие-нибудь бомжи могут забраться в эти кусты, увидеть тебя…

— Тогда бы они сделали со мной то же, что и ты, — резко сказала Нина.

— Именно это меня и пугало. Я спрятался и решил тебя незримо охранять. Я видел, как ты очнулась, встала, потом присела на поваленное дерево, потом медленно побрела к дому… Я двигался за тобой следом. Только когда ты скрылась за дверью, я ушел. В ту ночь мне заснуть не удалось. Я ходил по набережной, по парку в каком-то странном возбужденном настроении. Причем, хмель из меня давно вышел, я был абсолютно трезв. Куртка, которую я накидывал тебе на голову, пахла уже не только бензином и машинным маслом. Мне показалось, что в ней задержался тонкий аромат твоих духов. Под утро, когда рассвело, я пошел на место преступления. На траве, на опавших листьях темнели пятна крови — твоей крови. Я нарвал веток и положил сверху. На одном из кустов зацепился за колючку лоскуток твоего платья — тяжелый темно-красный шелк. Я взял его и спрятал в карман.

Нина ахнула и застонала. Увы, теперь исчезли последние сомнения. Да, то был он — Ярослав. Только насильник мог знать о вырванном лоскутке вишневого шелка.

Ярослав понял ее реакцию и на его лице появилась болезненная гримаса.

— В тот же день я уехал из вашего города, — продолжал Ярослав торопливо, словно боялся, что она его прервет. — Я забрался в свою коммунальную берлогу и там отсыпался несколько часов. А когда проснулся и глянул на себя в зеркало, мне стало противно: заросшая, опухшая физиономия… Я начал приводить себя в порядок. И после того, как помылся, побрился, оделся в нормальную одежду, снова глянул в зеркало очень внимательно. Мне показалось, что я не такой уж урод. Почему-то вдруг представил тебя рядом. Это казалось настолько диким и нереальным, что я даже засмеялся. Настроение у меня было одновременно и скверное, и какое-то… просветленное, что ли. Скверное оттого, что я совершил преступление. Оказалось, не так-то просто это пережить. В генах у меня, наверное, засел какой-то инстинкт, вложенный природой… или поколениями мастеровитых предков, для которых слова «Бог» и «Совесть» были одно и то же. А просветленным мое настроение было оттого, что ты оказалась целомудренной девушкой. Ведь это означало, что в мире не все еще рухнуло, если даже такие красивые, избалованные девицы могут сохранять чистоту — старомодную, вроде бы, добродетель… Себе я показался скотом, разрушившим, может быть, ее самые сокровенные надежды… Что, если после этого насилия и она, обозлившись на весь мир, пустится во все тяжкие? Я промаялся примерно месяц, потом опять приехал в этот город, стал следить за домом Гаевого. Утром незаметно «сопроводил» тебя в университет и подглядел, в какой группе ты учишься. В тот же день случайно встретил земляка, того самого, что был у нас на свадьбе. Разговорились о том, о сем. Я навел разговор на «сынков» и «дочек», которые учатся на престижных специальностях. Он назвал несколько имен, потом добавил: «Да, еще в этом году дочка Гаевого поступила.» Я провокационно пошутил: «Смотри, не пропусти свою судьбу. Пока еще молодая — прибери к рукам». А он засмеялся: «Такие девицы не про нашу честь. И потом, на нее уже положил глаз наш местный Дон Жуан — Олег Хустовский». Больше я его расспрашивать не стал, чтобы не вызывать подозрений. В отделе кадров узнал (притворяясь другом детства, вернувшимся с Севера), где и кем работает Олег Хустовский. Нашел кафедру, походил туда-сюда. И обнаружил красавчика, который шел тогда с тобой. На следующий день вечером мне повезло. Я увидел, как Олег с какой-то девицей заходит в ресторан. Я тут же подошел на улице к первой попавшейся девушке и стал умолять ее притвориться моей дамой всего на один вечер. Сказал, что мне очень надо познакомиться с одной девушкой, а она там с кавалером. Наверное, я выглядел достаточно убедительным. Во всяком случае девушка согласилась. Я заплатил официанту и он подсадил нас к столику Олега. Олег был уже достаточно пьян, а потому не стал возражать против нашего общества. Я назвался чужим именем, сказал, что здесь проездом, что сам я из Прибалтики. Постепенно разговорились. У него язык развязался, как это часто бывает в разговоре со случайными собеседниками, которых раз видел и больше не увидишь. Когда девушки вышли в туалет и мы с Олегом остались вдвоем, я сказал ему:

— Красивая у тебя девочка. Мне б такую.

Он засмеялся:

— Могу уступить.

— А я думал, что она твоя невеста.

— Да что ты! Это просто так, временная. У меня тут, вроде, намечалась невеста… и покрасивее этой. Между прочим, дочка большого начальника. А потом у нее всякие выбрыки начались. Вдруг ни с того ни с сего — не буду с тобой встречаться.

— И давно это?

— Да уже месяц. Только я собрался ее распробовать, а она фыркнула, хвостом махнула… Думает, буду за ней бегать. Не буду. Я привык, что за мной…

— А ты ее любил?

— Слушай, парень, ты, вижу, из романтиков? «Любил»!.. Не долюбил однако. Ладно, пусть нос задирает. Свет клином на ней не сошелся. И не у нее одной папаша с такими возможностями.

Вот так мы с ним и поговорили. Олег, небось, давно забыл своего случайного собеседника. А я в тот вечер узнал главное, что меня интересовало: ты не встречаешься больше с Олегом.

Я уехал обратно в свой город и стал работать с удвоенной энергией. Попутно восстановился на третьем курсе вечернего факультета. Пьянствовать теперь было некогда, да и не тянуло. Через несколько месяцев купил побитый «Запорожец», сам отремонтировал. Между нашими городами не больше двух часов езды. Как только появлялся свободный день, я тут же мотался на «Запорожце» в ваш город и принимался следить за тобой. Я сам не знал, зачем мне это было нужно, но что-то гнало вперед. Однажды я познакомился с ребятами из твоего факультета и от них услыхал о тебе, что ты — «чокнутая», ни с кем не гуляешь, избегаешь парней. Впрочем, один раз я все-таки увидел тебя с парнем. И ощутил что-то вроде ревности. Вечером того же дня вернулся в Запорожье, заперся в своей комнатушке и бросился на кровать. Метался всю ночь без сна и в конце концов понял, что люблю тебя. Это была любовь без будущего, без надежды. Я сто раз приказывал себе забыть все, и каждый раз снова и снова возвращался в этот город, чтобы незаметно, издалека тебя увидеть. Попутно наводил справки и в Запорожье. Окольными путями узнал у бывших соседей Гаевого, что ты ему не родная дочь. Конечно, мне понравилось, что в твоих жилах течет не его кровь, но в моей судьбе это ничего не меняло. Ситуация была патовая. Я не мог выбросить тебя из головы, из сердца, а с другой стороны не мог перестать ненавидеть Гаевого. Впрочем, дело было не только в нем… Ты стала не такой, как все. И в том была моя вина. Ты избегала мужчин, и это мне нравилось, когда касалось других. Но и меня ты бы тоже отвергла — чем я был лучше остальных? Поэтому я не пытался сблизиться с тобой обычным способом — то есть познакомиться, начать ухаживать, дарить цветы и так далее. Надо было искать окольный путь. Тогда я и задумал весь этот план: предстать перед Гаевым хозяином положения, а не просителем, и получить доступ к тебе на некоторое время. Надеялся, что, узнав меня как личность, ты, возможно, заинтересуешься моей особой. Но для этого надо было стать личностью… Я должен был хотя бы элементарно тебе соответствовать, чтобы говорить на одном языке. Я понимал, что ты девушка не простая, а из тех, о которых Меладзе поет: «Ты натура утонченная, Достоевским увлеченная».