его штанах было тесно, горячо и чуть влажно. Тэсса обвела пальцами уже скользкую головку, не отводя взгляда, любуясь тем, как обычно зверское выражение меняется на взволнованное, как Фрэнк кусает губы, удерживая свою неподвижность. Она понимала, что он почти готов наброситься, чтобы трахнуть ее прям здесь, на камнях, где их может увидеть каждый, и сколько сил ему требуется, чтобы лишь позволять Тэссе легко поглаживать его член.

Она ценила в мужчинах способность отдавать инициативу и проявлять выдержку. Сама Тэсса с самого пробуждения была на взводе, и сейчас ощущала себя так, как будто ее сны вырвались на свободу.

И теперь, обхватывая плотнее член в своей ладони, двигая ею вверх и вниз, Тэсса наслаждалась происходящим так, будто ласкали ее саму. Шум моря, крики чаек, все ускоряющееся сердцебиение Фрэнка, ветер в волосах дарили неведомую прежде свободу.

Как будто она ни с того ни с сего получила второй шанс.

Глава 14

Джон сварливый Хиченс изо всех сил колотил в садовую калитку невыносимой Бренды, но открывать ему никто не спешил.

По правде сказать, Джон еще с ночи был просто вне себя от ярости: его отвратительная соседка где-то раздобыла или кошку, или другую божью тварь, которая издавала громкие пищащие звуки. Ради всего святого, Бренда готова на все, чтобы лишить Джона душевного покоя.

Ему с раннего утра не терпелось ворваться в этот дом и устроить знатную головомойку его хозяйке, но ведь у каждого человека должно быть чувство собственного достоинства, не так ли? Джон полагал, что порядочному пенсионеру не стоит покидать кровать на рассвете, как это делают некоторые недалекие старушки, которым зачем-то понадобилось заводить корову.

Нет, порядочный пенсионер имеет право спать вволю, а потом долго пить кофе, прислушиваясь к шуму моря и своим воспоминаниям, гладить кошек, любоваться на идеально подстриженную лужайку, не обезображенную грядками и плодовыми деревьями, как у некоторых.

И только потом, сменив халат на брюки со стрелками и хрустящую от крахмала рубашку, отправиться наносить визиты.

Шарахнув ногой по калитке еще раз, Джон вдруг услышал за спиной топот, едва успел оглянуться и без всякого изящества отпрыгнуть в сторону — эта странная девчонка, Одри, пронеслась мимо, толкнула на бегу калитку и влетела внутрь с такой скоростью, будто за ней черти гнались.

Осудив про себя манеры современной молодежи, Джон решил последовать примеру Одри и войти без приглашения.

К дому Бренды вела непростительно узкая дорожка из красного камня. Все вокруг цвело и благоухало: клубничные поляны, персиковые деревья с еще зелеными плодами, груши и яблони. Набирали цвет крохотные толстые томаты, стелились по земле огурцы, арахис, фасоль и бобы прижимались к ограде.

Джон знал, что за домом есть курятник и коровник, а еще дальше, на полях, — ульи. Как можно тратить оставшиеся годы жизни на подобные хлопоты, было выше его понимания. Разве старость дана не для отдыха?

Бренда нашлась в тени огромного инжира, она подстригала лаванду, а возле ее ног стояла плетеная корзинка.

— Это ты напугал Одри? — буркнула Бренда, не потрудившись поздороваться. — Девчонка влетела в дом на всех парах.

— Доброе утро, — подавая пример отличного воспитания, произнес Джон. — Я не отвечаю за безобразное поведение нынешних подростков. Но скажи мне…

— Бренда! — прерывая его, крикнула Одри из окна. — Можно я приму у вас душ? Вот-вот придет Фанни и принесет мне одежду.

Еще и Фанни!

Джон не одобрял ее манеры одеваться, кричащих цветов и слишком навязчивого дружелюбия.

Не говоря уж о том, что в его время люди не выли на всю округу.

Бренда же вдруг с несвойственной ей проворностью преодолела расстояние между лавандой и домом и прошипела:

— Поступай как знаешь, но тихо. Еще раз закричишь — я оборву тебе уши.

— Ладно-ладно, — проворчала Одри, и ее голова исчезла из окна.

— Так для чего ты приперся? — повернулась к Джону Бренда.

— Ты снова нарушаешь мой покой, — процедил он. — Мало того, что твоя корова мычит и время от времени до меня долетает запах навоза. Мало мне пчел, которые то и дело летают туда-сюда. Мало того, что ты тайком двигаешь забор между нашими участками…

— Это ты двигаешь забор!

— Так теперь ты еще решила не давать мне спать! Это омерзительно, Бренда! Что за мяуканье раздается из твоего дома? Теперь ты мучаешь по ночам кошек?

— В корзинке, — невозмутимо ответила Бренда и вернулась к лаванде.

— Что — в корзинке? — не понял Джон.

— Ответ на твой вопрос.

Тогда он осторожно приблизился к указанному предмету, опасаясь той страшной твари, которая могла выпрыгнуть на него.

Но внутри лежал младенец.

Джон моргнул, не веря своим глазам, а потом опустился на колени — в своих дорогих светлых брюках прямо на траву, в суставах заскрипело и заныло — и заглянул в корзинку снова.

Младенец не спал, расфокусированно хлопал пронзительными голубыми глазками. Он был еще совсем крохотным, новорожденным, щекастым, губастым, бровастым.

И Джон подумал, что ничего прекраснее в жизни не видел.

— Где ты его взяла? — задыхаясь от зависти, восторга и грусти от утраченной впустую жизни, спросил Джон.

— Нашла, — ответила Бренда и тоже склонилась над корзинкой. — Ее зовут Жасмин. Это девочка.

— Тэсса назначила меня ее няней, — снова закричала Одри из дома, теперь уже из окна второго этажа. — Я буду жить теперь здесь. Так мэр велела!

— Господи помилуй, — вырвалось у Бренды, но Джон ее больше не слушал.

Все его внимание было приковано к крошечному личику. Как будто яркий свет озарил печальное существование Джона, и теперь появился давно потерянный смысл.

И он понял, что отдаст все на свете, лишь бы забрать это чудо себе.

После дождей воздух был теплым и влажным, как в парилке. От моря пахло водорослями и солью. Несколько острых камней ощутимо впивались в спину.

Фрэнк Райт был счастлив.

Однажды он был влюблен в девушку, в далекие, еще школьные времена. Он смотрел на нее издалека, не смея подойти ближе, оказаться лицом к лицу, увидеть страх и ненависть в ее взгляде. Как всегда, как у всех.

Но вот — дикий пляж, облака, гранитные скалы. Вот Тэсса Тарлтон, которая не опускала ресниц. Которая смотрела прямо на Фрэнка все то время, пока он неудержимо кончал, и от этого оргазм получился особенно бесстыдно-острым.

Фрэнк уже совсем забыл, как это — когда не надо опасаться удара, подвоха, злобы, отторжения. Если бы не его брат Алан, он бы и вовсе не знал, что так бывает.

И теперь его разрывало на части от какой-то щенячьей благодарности