Мне хотелось быть, как Джейн. Он купил мне пива, но сказал, что сам не будет пить, потому что за рулем. Пиво было холодным, и мне начинал нравиться его вкус. Я допила, и А забрал у меня пустую бутылку. Мы вместе вышли на танцпол, и он защищал меня своим телом от толкающихся парней. Я чувствовала себя в безопасности. Я вспотела, и волосы стали липнуть к лицу. Я закрыла глаза. Мне казалось, я падаю в бесконечность, уплываю куда-то далеко-далеко. Он обнял меня и склонился ко мне. Мы поцеловались. Я прижималась к его мускулистому телу. Его ирокез выделялся в темноте и казался таким загадочным. Я танцую с лучшим парнем на свете. С самым лучшим.

Мы вышли на улицу. Стоял теплый вечер. Мне так не хотелось уезжать из Лос-Анджелеса в Беркли. Хотелось пить этот город до дна, как пиво. Хотелось барахтаться в нем и вбирать его в себя. Я уселась на мотоцикл позади А, и мы выехали на шоссе. Модели с рекламных щитов смотрели на нас большими глазами, надували пухлые губки. Я чувствовала, как внимательно А следит за дорогой. Его тело напряжено: он старается защитить меня, как на танцполе.

Мы остановились на светофоре, собираясь свернуть на заправку на углу. Я сказала:

– Не знаю, почему я боялась мотоциклов. Это самая классная штука на свете!

Мы свернули, и какая-то машина, выехав на желтый свет, врезалась в нас. Не сильно, но с удивительной точностью. Мы упали.

Мы не пострадали. Совсем, ни царапины.

– Слушай, – сказал А, когда мы подъехали к моему дому. – Я хочу тебе кое-что сказать.

В воздухе пахло эвкалиптами, где-то вдалеке ухала сова.

– Это был не мой дом. Моя мама там работает. У актера Джона Дэвидсона. Когда я устроил вечеринку, он уехал из города, а моя мама была у своего приятеля. Мы живем в гостевом домике. Иногда у меня ночуют друзья, когда родители не пускают их домой.

– Ой, – ответила я.

– Прости.

– Ничего, – сказала я. Я тоже хотела кое в чем ему признаться. – У моего папы рак. А еще осенью я уеду в колледж.

– Ого. Паршиво. – Он посмотрел на меня, нахмурив брови, как Джеймс Дин.

– Ага, – я пожала плечами и попыталась улыбнуться. Зачем я сказала ему об этом? Зачем произнесла это вслух?

– А куда ты поедешь учиться? – спросил он.

– В Беркли. – Я хотела задать ему тот же вопрос, но подумала: а вдруг он вообще никуда не едет, и этот вопрос его поставит в неловкое положение.

Когда он поцеловал меня на прощание, я сжала губы, не ответив на поцелуй. Не потому что тот большой дом не принадлежал его семье, и не потому, что он, возможно, не пойдет в колледж, и не потому, что мы могли серьезно пострадать в той аварии. А скорее потому, что до меня вдруг дошло: я скоро уеду и скорее всего больше не увижу А. Потому что я не такая красивая, как Эл, не такая милая, как Джей и не такая сильная и решительная, как Эм. И, возможно, А скоро это поймет. А еще потому, что у моего отца рак, который стремительно распространяется по его организму и в конце концов заберет его у нас, оставив нас с мамой в горе и одиночестве. Или еще почему-то.

Я зашла в наш маленький домик и отправилась в постель. Я услышала, как мама плачет за стенкой, и подумала: «Когда папа умрет, это ее убьет. А потом умру и я».

От А не было никаких вестей. Мы с подругами снова пошли в «Фазы». «Извращенных удовольствий» там не было. На их месте тусовалась компания серферов, которых я раньше никогда не видела. Они все были загорелые и светловолосые, в клетчатых шортах и футболках и кедах «Ванс» или в джинсах с клетчатыми рубашками и топсайдерах на босу ногу.

Эм сказала:

– Вот это я понимаю, красавчики!

Мне так не показалось. Ведь А среди них не было.

Джей сказала:

– Боже мой, вон тот, чур, мой, – и указала на самого невысокого, с ангельскими кудряшками и наивным личиком.

– Договорились, – сказала Эм. – Это будет Ангелок. А мой, чур, Крутыш, – она мотнула головой в сторону самого высокого и красивого из парней. – Эл пусть берет себе Красавчика, а ты, Ай, – Загорелого.

Мне не нужен был Загорелый. Мне нужен был А. Почему он не звонит? Решил, что он мне не нравится? Или я ему разонравилась? Надо было тогда поцеловать его. Я бы не смогла ему объяснить, почему я этого не сделала. Я и самой себе не могла этого объяснить. Но, может, если представится еще один шанс, я поцелую его как следует. Я все исправлю.

Эм скомандовала всем идти танцевать, и мы вышли на танцпол. Серферы наблюдали за нами. Я не чувствовала музыку так, как обычно. У меня не выходили из головы мысли про А, а на губах застыл привкус пива и хлорки, как во время нашего первого поцелуя.

Крутыш подошел к Эм и принялся наворачивать круги вокруг нее. Он казался таким энергичным, будто был весь наэлектризован. У него были ямочки на щеках и идеальные белые зубы – наверняка сын дантистов. Или Джон Дэвидсон. Джей и Ангелок стали танцевать в той же манере, смущенно улыбаясь друг другу. Эл танцевала с Красавчиком, но обращала на него мало внимания. Я заставила себя потанцевать с Загорелым, но не переставала скучать по А. Мне вспомнилось, как я балансировала на его ботинках со стальными носками, как он обнимал меня, как от него приятно пахло. От Загорелого разило алкоголем и каким-то резким одеколоном. Он пытался кружить вокруг меня, как Крутыш, но у него выходили какие-то резкие скачки. У меня закружилась голова.

И тут я увидела, что на краю танцпола стоит Крысолов и смотрит на меня. Эм дала ему такое прозвище из-за заостренных черт лица и юркого тела. Я отвернулась от Загорелого в поисках А. Вот и он. Стоял с девушкой. С той девчонкой со скунсовыми полосками на голове, которая участвовала в конкурсе. Они вместе вышли на улицу.

Часть моей души отделилась и попыталась последовать за А, но врезалась в дверь, как пьяница или раненый зверь, и упала на пол.

Я повернулась к Загорелому и стала танцевать, как в последний раз. Позже я узнала, что его зовут Б. Они с друзьями живут в Камарильо. Про этот район я знала только то, что там находится известная психбольница.

Они