какие вещества они используют, чтоб кровь не сворачивалась. Тётенька выпала в осадок, она сказала: я двадцать лет занимаюсь пиявками, но и доли не знаю того, что знает ваш малыш. А малыш с семи лет ходил в ботанический кружок при Аптекарском огороде биофака МГУ, потом несколько лет на курсы при Зоологическом музее биофака МГУ. Он выигрывал все московские олимпиады по биологии. Но я не уверен, поступил ли бы он сейчас куда-то, потому что другие предметы ему были не особо интересны, причем настолько, что даже из снисходительной еврейской ОРТовской школы нас попросили на выход с вещами, и мы поехали за границу, потому что ЕГЭ он бы в России не сдал. Другой его страстью была компьютерная графика, которая и стала его специальностью, но благодаря Америке, в которой делается всё возможное для взращивания талантов (ну, не всё, но многое, и там часто смотрят на живого человека, а не на циркуляры Министерства образования и Рособрнадзора). Я сам никогда не был ангелом, я, бывало, вёл себя плохо и в школе, и в МГУ. Например, на выпускной госэкзамен по научному коммунизму я приехал с утра, но уже в хлам пьяный, упал меж стульев перед государственной комиссией, не мог никак объяснить, что такое общественно-экономическая формация. Меня ласково выставили. И что? Ну, немножко меня на кафедре пожурили, дескать, зачем же так с утра нажираться, не мог пару часиков обождать и с нами отметить, и отправили на пересдачу, и я пересдал на отлично, и поступил в аспирантуру, хотя у меня были трояки по истории партии и социализма. Потому что во мне видели способного и полезного для дела человека, и меня судили не по формальным признакам и отдельным выкрутасам, а по сути – что я знаю, что умею и что могу, и поэтому в МГУ закрывали глаза на мою избыточную молодецкую жизнерадостность. Молодость пройдёт, гормоны успокоятся, голова протрезвеет, и хороший и полезный человек останется на долгие десятки лет, а академическая школа, которую мне, шебутному мальчишке, дал ещё тот, советский МГУ, закрыв глаза на мои бесконечные художества, позволяет теперь мои полевые наблюдения за жизнью превращать в систематизированное и классифицированное знание, и делиться им с десятками тысяч читателей.

Глупость, которая хуже и преступления, и даже ошибки

Постсоветская власть совершила в отношении образования глупости, которые страшнее любого преступления. Во-первых, это замена проверки знаний, усвоенного и осмысленного материала угадыванием правильных ответов в тестах, и, во-вторых, введением платы за образование и приём в вузы по набранным баллам по угадыванию ответов в тестах. Этим отсекли огромное количество одарённых детей от получения высшего образования. Пусть бы эти дети выучились в вузе и даже бы не пошли потом работать в науку. Образованность населения ценна не этим. Самое главное – эти люди создают иную атмосферу в обществе, они создают в своих семьях другую атмосферу тоже, это уже другие разговоры, при которых растут дети: не о том, кто кому помочился в суп на коммунальной кухне, а о Стругацких, Заболоцком и импрессионизме, о Бахе и камерной музыке, о различиях исполнительской манеры Рихтера и Горовица, о кварках, глюонной плазме, о геноме и пределе Хейфлика. Если бы меня в десять лет мама не брала бы к себе в лабораторию цитологии, где научила меня препарировать, то есть резать мышей, делать препараты и рассматривать в электронный микроскоп, то смог бы я увлечь детей биологией? Если бы она мне не рассказывала про митохондрии и спирали ДНК, когда мне было лет восемь, а отец бы мне не рассказывал про Платона и Аристотеля, то кем бы я стал? У меня были все задатки как Гобсека, так и Бени Крика, и кончилась бы моя жизнь где-нибудь в лесу в годах так в 1989-1992. Советская власть с таким трудом создавала интеллектуальный слой в обществе, которое на 90 процентов было неграмотным ещё 100 лет назад (если быть точным, то грамотной была треть населения, но грамотностью считалось умение читать по слогам, по нынешним временам это бы назвали слабоумием).

Развал науки и образования – это хуже развала промышленности. Потому что завод можно отстроить за три года, а на создание научной школы уйдёт четверть века – пока выучатся кадры, это лет пять, пока они отсеются через аспирантуру и научные результаты, пока вырастят второе и третье поколение учеников, пока сложатся тезаурус и методология, пока складывающаяся научная школа выдержит критику и испытание временем – вот как раз столько лет и потребуется. И сердце кровью обливается, когда вспоминаешь, как это всё было. Например, у моей жены два образования. Музыкальное, она пианистка, и химическое, она химик-инженер-технолог, именно так записано в её дипломе Московского химико-технологического института имени Менделеева. У неё была редкая специальность – электро- и огнеупоры, промышленная керамика. Она была технологом по всем видам керамических изделий – от производства бытовой посуды до кирпичей и электроизоляторов. Получила она в 1988 году распределение в НИИ “Электрофарфор”, то есть главное советское научное учреждение, которое разрабатывало изоляторы для электрогенерации и электропередачи. Без изоляторов нет линий электропередач, то есть электричество никуда не дойдёт. Это небольшой и не особо видный, но критически важный фрагмент индустриальной мощи державы. Сравнить по важности можно только с подшипниками: их никто не видит, но без них ничего не крутится и не вертится: ни колёса в транспорте, ни детали в двигателе, ни валы в станках, ни лопасти в турбинах. Посыпался Советский Союз, посыпалась наука, посыпалась промышленность, и здание НИИ “Электрофарфор” приватизировали, сдали под офисы и магазины, а учёных, лаборатории, документацию просто выкинули на улицу. Таких НИИ по всей стране были сотни, и все помнят, как голодные доктора наук торговали “Сникерсами” на улице, а тётеньки-доцентши мыли полы и подъезды. Спроса на специалистов не стало. Раз нет спроса, нет и подготовки, кто пойдёт учиться на невостребованную специальность? Сейчас всем, кто ещё помнит, как делать изоляторы, от 60 и старше, а нынешний средний возраст тогдашних носителей уникальных технологий – 85 лет. И это бабки, потому что мужики уже вымерли. Нет больше научной школы, нет технологий производства промышленных огнеупоров и больше нет своих изоляторов. Как гениально народные умники написали на каком-то провинциальном бюсте Юрия Гагарина: Прости, Юра, мы всё прое…

Ни шариков, ни подшипников

Кто знает Шарикоподшипниковскую улицу в Москве? Там был завод по производству подшипников. Теперь улица есть, а подшипников нет. По соседству там рынок “Дубровка”, где торгуют китайской палью,