странствования, мы решили прежде всего ехать в Пекин, чтобы получить там паспорт от китайского правительства и уже затем отправиться в застенные владения Небесной империи. Такой совет дан был нам тогдашним нашим посланником в Китае, генералом Влангали, который от начала до конца экспедиции помогал ей всеми зависевшими от него средствами и своею великодушной заботливостью, как нельзя более, подготовил самый успех путешествия»[37].

Порядок почтового сообщения через Монголию был в то время определен Тяньцзинским (1858) и Пекинским (1860) трактатами. По этим договорам русское правительство получило право завести на свой счет срочную перевозку почты от Кяхты до Пекина и приморского Тяньцзиня. Почтовые отделения были открыты русскими в четырех местах: Урге, Калгане, Пекине и Тяньцзине. В каждом из этих пунктов был назначен русский чиновник, заведующий отделением. Легкая почта пересылалась из Кяхты и Тяньцзиня три раза в месяц; тяжелые посылки — один раз ежемесячно. Время в пути составляло 2–3 недели.

Купцы, а также прочие русские путешественники, пользовались другим способом сообщения — нанимали проводника-монгола, который вел торговый караван на вьючных верблюдах через пустыню Гоби. Способ передвижения был весьма нетривиальный: путешественник ехал в китайской телеге — большом закрытом квадратном ящике, поставленном на два колеса. В переднем конце кузова были проделаны с боков отверстия с небольшими дверцами. Эти отверстия служили проезжающему входом и выходом в «экипаж», в котором можно было помещаться только в лежачем положении задом наперед, чтобы ноги не были выше головы. Тряска в такой телеге была невообразимая, даже при езде шагом — понятно, что никаких дорог в пустыне не было.

«Наконец, перед вечером 17 ноября мы двинулись в путь. Зашагал верблюд, запряженный в телегу, в которой поместились мы с товарищем и общим нашим другом, лягавым сеттером Фаустом, привезенным из России. Немного спустя оказалась позади Кяхта, и мы ступили на монгольскую землю. „Прощай, родина! Прощай надолго! Придется ли еще тебя увидеть? Или нам суждено не вернуться из чужой далекой стороны?“».

Помимо Пыльцова, с Пржевальским был отправлен переводчик с монгольского — забайкальский казак, родом бурят. Пржевальский не без горечи пишет, что, будучи сыном богатого человека, казак этот не выдержал трудностей путешествия и по весне был отпущен восвояси.

Через неделю по выезде из Кяхты экспедиция добралась до города Урги[38], где провела четыре дня в семействе русского консула Я. П. Шишмарева.

«Город Урга, главный пункт Северной Монголии, лежит на реке Толе, притоке Орхона, и известен всем номадам (кочевникам. — О. П.) исключительно под именем „Богдокурень“, или „Дакурень“, то есть священное стойбище; именем же Урга, происходящим от слова „Урго“ (дворец), окрестили его только русские.

Этот город состоит из двух частей — монгольской и китайской. Первая собственно и называется Богдокурень, а вторая, лежащая от нее в четырех верстах к востоку, носит имя Маймачен, то есть торговое место (ныне Амологан-Батор). В средине между обеими половинами Урги помещается на прекрасном возвышенном месте, недалеко от берега Толы, двухэтажный дом русского консульства, с флигелями и другими пристройками.

Жителей во всей Урге считается до 30 тысяч. Население китайского города, выстроенного из глиняных фанз, состоит исключительно из китайцев — чиновников и торговцев. Те и другие по закону не могут иметь при себе семейств и вообще заводиться прочною оседлостью. Но, обходя такой закон, китайцы обыкновенно держат наложниц из монголок; маньчжурские же чиновники привозят с собой и семейства.

В монгольском городе на первом плане являются кумирни с своими позолоченными куполами и дворец кутухты — земного представителя божества. Впрочем, этот дворец по своей наружности почти не отличается от кумирен, между которыми самая замечательная по величине и архитектуре — храм Майдари, будущего правителя мира. Это высокое квадратное здание с плоской крышей и зубчатыми стенами; внутри его, на возвышении, помещается статуя Майдари в образе сидящего и улыбающегося человека. Эта статуя имеет до 5 сажен вышины и весит, как говорят, около 8 тысяч пудов; она сделана из вызолоченной меди в городе Долоннор а затем по частям перевезена в Ургу.

Перед статуей Майдари находится стол с различными приношениями, в числе которых не последнее место занимает стеклянная пробка от нашего обыкновенного графина; кругом же стен здания размещено множество других мелких божков (бурханов), а также различных священных картин.

Кроме кумирен и небольшого числа китайских фанз, остальные обиталища монгольского города состоят из войлочных юрт и маленьких китайских мазанок; те и другие помещаются всегда внутри ограды, сделанной из частокола. Подобные дворы то вытянуты в одну линию, так что образуют улицы, то разбросаны кучами без всякого порядка. В середине города находится базарная площадь, и здесь есть четыре или пять лавок наших купцов, которые занимаются мелочною продажею русских товаров, а также транспортировкой чая в Кяхту».

Население монгольской части Урги того времени состояло в основном из лам, которых, по сведениям Пржевальского, насчитывалось до 10 тысяч; эта цифра кажется огромной, но в то время почти треть мужского населения Монголии принадлежала к духовному сословию, а Урга для ламаистов по религиозному значению была вторым городом после Лхасы. Там проживал духовный лидер монголов — богдо-гэгэн, или хутухта, обладавший непререкаемым авторитетом. Для обучения мальчиков, предназначенных быть ламами, в Урге находилась большая школа с подразделением на факультеты: богословский, медицинский и астрологический.

«В этих двух городах находились главные святыни буддийского мира: в Лхасе — далай-лама с своим помощником Баньциньэрдэни[39], а в Урге — кутухта, третье лицо после далай-ламы. По ламаистскому учению эти святые, составляя земное воплощение божества, никогда не умирают, но только обновляются смертью. Душа их по смерти тела, в котором она имела местопребывание, переходит в новорожденного мальчика и через это является людям в более свежем и юном образе. Вновь возродившийся далай-лама отыскивается в Тибете по указанию своего умершего предшественника; ургинский же кутухта находится пророчеством далай-ламы, и также большею частью в Тибете. Тогда из Урги отправляется туда огромный караван, чтобы привезти в Богдокурень новорожденного святого, за отыскание которого далай-ламе везется подарок деньгами в 30 тысяч лан, иногда и более».

Пржевальского поражает контраст между религиозной сутью города святынь и отвратительными сценами его внутренней жизни, свидетелем которых ему довелось быть:

«Наружный вид монгольской части Урги грязен до отвращения. Все нечистоты выбрасываются на улицы, на которых не только ночью, но даже днем жители отправляют свои естественные надобности. На базарной площади ко всему этому прибавляются еще толпы голодных нищих. Некоторые из них, преимущественно убогие старухи, поселяются здесь даже на постоянное жительство. Трудно представить что-либо отвратительней подобной картины. Дряхлая или увечная женщина ложится на землю посреди базара, и на нее, в виде подаяния, набрасывают старые войлоки, из которых страдалица устраивает себе конуру. Лишенная сил, она здесь же отправляет