Ирке было все равно. Брунгильду она ненавидела в этот момент так сильно, как мы ненавидим только людей, перед которыми виноваты.

– А вмятина на капоте?.. А-а, ясно! В сумке были банки! Полной банкой по машине шарахнуть – мало не покажется! – сама себе объяснила та. Теперь соображала, не обидеться ли на бабку и не догнать ли ее с целью компенсации ущерба. Решила не догонять. Лишившаяся банок старуха была небезопасна.

Ирке наконец удалось избавиться от Брунгильды, отправившейся осматривать асфальт, и прорваться к машине. Матвей сидел на прежнем месте, весь мокрый от пота, и прыгал губами.

– Вот гадость… никогда так скверно не было… даже когда Мировуд меня на сутки живым в землю закапывал… – он попытался улыбнуться, но получилось совсем жалко. – Где ты пропадала? О, и копье Таамаг с тобой! Зачем ты его тряпкой обкрутила? Сними!

– Не трогай! – крикнула Ирка, ударив его по руке.

Им кто-то посигналил, требуя освободить дорогу. Трехкопейная дева отодвинулась. Словно глумясь над ней, мимо проехал синий фургон фирмы «Ритуал». В его затемненном стекле отразились Багров, стоявшая рядом Ирка и еще кто-то третий, неуловимый, с затрепанным рюкзачком.

– Идем отсюда! Вставай! – резко крикнула она.

Матвей послушно вылез из машины.

– А ты копье отдавать не будешь? Кстати, до меня доперло, что в северных мифах Брунгильда является валькирией Брингильдой, а в норвежских сагах она же – валькирия Сигрдрива! Забавное совпадение, да? – спросил он.

– Идем! Да идем же! Зачем ты меня мучаешь?! – в отчаянии крикнула Ирка, отворачиваясь, чтобы он не видел лица.

Наконец удалось сдвинуть Матвея с места. Они протиснулись между припаркованными автомобилями и юркнули за киоски. Вернувшаяся через полминуты Брунгильда долго созерцала пустое пассажирское кресло. Через стекло заглянула в салон. Сообразив что-то, охнула и кинулась к бардачку. Проверила кошелек и документы. Все было на месте.

– Смылись… посылают кого попало… только время отняли, – пробормотала она.

Успокоившись, Брунгильда села в машину, хлопнула дверцей и помчалась. Два светофора проскочила на красный, на третьем же с визгом тормозов остановилась на едва мигнувший зеленый и стала пропускать мамочку с ребенком, появившуюся где-то метрах в ста от дороги.

Жизнь продолжалась.

Порой мне хочется повесить у себя над письменным столом фотографию самого тяжелого ребенка-инвалида, пожизненно прикованного к постели. Тогда в тяжелые минуты я буду смотреть на него и перестану жалеть себя.

Ирка

Их обогнала пожарная машина. Сирена была выключена, лишь мигалка плескала на крыше. Эссиорх проводил ее взглядом и включил поворотник.

– Мы почти у цели. Толбоня жил где-то здесь!

Они проехали по луже, которая, точно плиткой, выложена была желтыми листьями. Хранитель перевалился передним колесом через бровку, слез с мотоцикла, потрогал переднюю втулку и довольно ухмыльнулся.

– Не греется! – похвалился он Мефу.

– Кто?

– Подшипник!

Буслаев провел ладонью по теплой коже седла. На седле были мелкие капли: начинал моросить дождь.

– Мне бы твои заботы! – сказал он.

– Правда? – приятно удивился Эссиорх. – Махнемся? Только в полном объеме?

Меф знал, что поменяться ими нельзя, но хранитель смотрел подозрительно серьезно, и Буслаев пошел на попятную.

– Да нет, я так. К слову пришлось… – пробормотал он.

Они прошли один двор, затем второй. Эссиорх шел вначале быстро, а потом стал как-то замедляться, с сомнением поглядывая по сторонам. В третьем дворе, украшенном разрисованными цветочками качелями, он остановился и сурово посмотрел на свое отражение в луже. Отражение так же посмотрело в ответ, и они разошлись каждый в свою сторону.

– Ничего не пойму. Это не здесь! – сказал хранитель.

– Ты же говорил: здесь.

– Здесь, – согласился Эссиорх. – Но не здесь. Куда-то мы не туда повернули!

Он снова огляделся и внезапно хлопнул себя по лбу.

– Киоски! Вот в чем дело! Их перенесли на другую сторону! Барышня танцует от печки, а я танцевал от киосков! Возвращаемся назад!

Они вернулись в первый двор. Асфальтовая дорожка, описывая непонятные петли, забирала влево. Меф втянул ноздрями воздух.

– Слышишь? Помойка какая-то горит! – сказал он.

Эссиорх тревожно покосился на него, но ничего не сказал. С каждым шагом запах дыма усиливался. Хранитель наклонился вперед и шел быстро, втягивая ноздрями воздух. Они обогнули гаражи и вновь встретились с пожарной машиной, которую уже видели. Она стояла на краю чего-то большого и темного. На стены ближайших домов, на машины, на деревья налипла жирная гарь.

– Мрак нас опередил! – сквозь зубы сказал Эссиорх.

Перед ними лежало пепелище. Уцелевшая деревянная стена торчала, как черный зуб. Все уже догорело и чадило где-то в глубине, под завалами. Воздух был затянут дымом. Тени от фигур падали не на землю, а на него. Казалось, перед тобой бежит серый призрак, который пытаешься, но не можешь догнать. Протягиваешь руку – и он тоже протягивает руку, в которой пляшут отрывающиеся от пожарища белые хлопья.

Со стороны уцелевшей стены громоздились вещи, которые, как видно, выбрасывались из окон или выносились в большой спешке. Какие-то чемоданы, компьютерные мониторы, одежда. Больше всего почему-то было стульев, но Меф заметил и три разбитых телевизора. Пространство вокруг дома было огорожено полосатой ленточкой. У дивана, громадного, как дохлый бегемот, стояли два пожарника. Один терпеливо наливал ему в дымящееся брюхо воды, а другой, сидя рядом на корточках, с любопытством отдирал ногтем неприличную наклейку.

Эссиорх и Меф подошли к ним.

– Сюда нельзя! – заявил пожарный, отдиравший наклейку.

Его напарник толкнул диван сапогом. Тот качнулся и плеснул водой.

– Почему? – заартачился Меф.

– Не положено, – упрямо повторил пожарный и, медленно вставая, стал вырастать на глазах.

– Почему?

– Закон! – он вырос еще на полметра.

– Какой? – напирал Буслаев, включив в себе внутреннего осла.

– Федеральный! – сказал пожарный, становясь совсем огромным.

Не дожидаясь, пока он достанет головой до неба и проткнет его, Эссиорх успокаивающе положил одну ладонь на плечо Мефу, а другую – на сгиб локтя пожарного.

– Да ладно вам, ребят! Мы посмотрим и уйдем.

Парень задумался и от этого стал чуть меньше.

– Журналисты, что ли? Все равно не положено! – повторил он.