— Нет, я не думаю, что ей стоит оставаться, — проговорил он. А затем добавил, слишком поздно, чтобы смягчить колкость своих слов: — Если, конечно, она сама этого не хочет.

Он посмотрел на Флору, и в его холодных голубых глазах был вызов.

Что-то случилось с Флорой: то ли из-за вина, которое она выпила, то ли из-за утренней встречи на берегу. В ней вспыхнуло упрямство.

Через годы, издалека, она услышала предостерегающий голос отца: «Ты готова отрезать нос назло лицу».

— Если Таппи хочет, чтобы я осталась, — объявила Флора, — конечно же, я останусь.

После того как суровое испытание этого вечера завершилось — гости разъехались, собак выгуляли, кофейные чашки отнесли на кухню, и Изабель, поцеловав их обоих, отправилась спать, — Энтони и Флора остались вдвоем у угасающего камина.

— Зачем ты согласилась?

— Не знаю.

— Ты сошла с ума.

— Возможно. Но теперь уже поздно.

— О, Флора!

— Я не могу отказаться от своего слова. Ты не против?

— Нет. Как я могу быть против, если Таппи этого хочет? Если ты сможешь выдержать, сможешь справиться. Но…

— Но что?

— Я беспокоюсь о тебе. Ведь я обещал, что это продлится только два дня.

— Я знаю. Но все оказалось не так.

— Ты хочешь сказать, что мы думали, Таппи умирает, а теперь мы знаем, что она идет на поправку?

— Да. Это и другое.

Энтони тяжело вздохнул и пнул носком ботинка прогоревшее полено.

— Черт, что теперь будет?

— Это зависит от тебя. Ты можешь сказать Таппи правду.

— Сказать ей, что ты не Роза?

— Неужели это так трудно сделать?

— Это невозможно. Я никогда в жизни не обманывал Таппи.

— Но сейчас обманул.

— Да, сейчас обманул.

— Думаю, ты ее недооцениваешь. Она все поймет.

— Я не хочу говорить ей, — заупрямился он.

— Честно говоря, и я тоже, — призналась Флора.

Они в отчаянии смотрели друг на друга. Затем Энтони невесело улыбнулся.

— Мы с тобой — два труса.

— Пара неудачливых притворщиков.

— Ну, нет, я начинаю думать, что, напротив, очень удачливых.

— Не знаю. — Флора попыталась превратить все в шутку. — Для новичков мы действительно справляемся неплохо.

— Какого черта я не могу влюбиться в тебя! — огорченно сказал Энтони.

— Это решило бы все проблемы, правда? Особенно, если бы я тоже в тебя влюбилась.

В холле стало прохладно. Флора придвинулась ближе к остывающему камину.

— У тебя усталый вид, — сказал Энтони. — И не удивительно. Вечер был тяжелым, но ты справилась блестяще.

— Не думаю. Скажи, Хью и Брайан — они явно не любят друг друга?

— Не знаю, не замечал. Но они такие разные. Бедняга Хью. Не уверен, что ему хоть раз удалось спокойно поесть, не отвлекаясь на телефонный звонок.

Хью уехал еще до того, как подали десерт. Энтони позвал его к телефону, и через пару минут, уже в плаще, он просунул голову в дверь гостиной и, извинившись, сообщил, что должен ехать по вызову. Во главе стола, рядом с Флорой, осталось пустое место.

— Энтони… тебе нравится Хью?

— Очень. В юности я хотел быть похожим на него. Он играл в регби за команду Эдинбургского университета и был для меня почти богом.

— Мне кажется, я ему не нравлюсь. То есть ему по каким-то причинам не нравится Роза.

— Тебе это показалось. Он бывает не слишком любезен, но…

— А не могло быть между ним и Розой какого-то… романа?

Энтони от изумления на время потерял дар речи.

— Хью и Роза? Откуда у тебя такие предположения?

— Да ходят слухи.

— Нет, это невозможно. Это совершенно невозможно. — Он взял ее за плечи. — Знаешь, ты просто устала. От переутомления тебе начинает что-то мерещиться. И я тоже устал. Я ведь не спал тридцать шесть часов и уже еле держусь на ногах. Пора спать. — Он крепко поцеловал ее. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала Флора. — Спокойной ночи, Энтони.

Они задвинули каминную решетку, выключили свет и в обнимку, просто для того, чтобы поддержать друг друга, медленно поднялись по полутемной лестнице.

Таппи проснулась рано от чириканья птички на березе, растущей за окном, и от теплого ощущения счастья.

Она давно не испытывала такого. В последние годы пробуждения омрачались тяжелыми предчувствиями — беспокойством о семье, о стране и о катастрофическом положении всей планеты. Таппи приучила себя ежедневно читать газеты и смотреть вечерние новости по телевизору, но, просыпаясь по утрам, она нередко думала, что лучше бы не знать обо всех этих несчастьях и потрясениях. Иногда холодный рассвет, казалось, не предвещал ничего хорошего, и Таппи приходилось чуть ли не силком вытаскивать себя из кровати, чтобы встать, одеться и, придав лицу обычное жизнерадостное выражение, спуститься вниз, к завтраку.

Но это утро было другим. Таппи медленно просыпалась, словно выплывая из состояния приятного сна. На секунду она замерла, боясь шевельнуться, даже открыть глаза, из страха, что сон растворится в холодной реальности.

Но постепенно до нее дошло, что это не сон, а правда. Это действительно произошло. В конце ужина Изабель поднялась к ней в комнату и сказала, что Роза согласилась остаться в Фернриге еще на несколько дней.

Она не уезжает.

Таппи открыла глаза. Она увидела, что металлическая перекладина на спинке блестит в первых лучах утреннего света. Сегодня воскресенье. Таппи любила воскресенья. Она любила ходить в церковь, принимать гостей. Так было всегда. По воскресеньям за обеденным столом в Фернриге редко собиралось меньше двенадцати человек. После обеда все шли играть в теннис или гулять вдоль берега залива. А потом возвращались в дом, чтобы выпить чаю на террасе или у камина в гостиной. К чаю подавали горячие булочки с маслом и голубичным вареньем, шоколадные и фруктовые пирожные и имбирное печенье особого сорта, которое выписывали специально из Лондона. После чая играли в карты, просматривали воскресные газеты или, если в доме были дети, читали вслух детские книжки.

Сколько раз она начинала читать сказку со слов: «Жили-были…» Теперь по вечерам она читает Джейсону. Он устраивается рядом с ней, прижавшись к ее плечу; от его мягких, влажных после купания волос приятно пахнет детским мылом. Сколько мальчишек побывало на его месте! Иногда воспоминания начинают путаться, и она забывает, когда они родились и когда умерли.

Джеймс и Робби, ее маленькие братья, играющие в оловянных солдатиков на ковре перед камином. И Брюс, ее собственный сын, своевольный, как цыганенок, вечно бегающий босиком. Окружающие качали головами и говорили, что все это оттого, что он растет без отца. А затем Торквил и Энтони, и вот теперь — Джейсон.