— Но чем же я могу быть полезен? — повторил Ле Биан. — Боюсь, все это выше моих сил…

— Не будьте скромными, — ответил голос. — Я вам повторяю, что не нужно непременно знать, почему сегодня мы вам доверяем это сокровище. Для нас важны только мир и вера истинная. Используйте наилучшим образом тот ценный инструмент, который мы вручаем в ваше распоряжение, найдите Роллона, лишенного креста, а затем вы отдадите нам эту книгу. Она еще на много веков вернется на полку, которой никогда не должна была покидать, если бы безумие человеческое не ввергло наш несчастный мир в хаос.

Дверь собора открылась и закрылась. Разговор ненадолго прервался. Оказалось, это всего лишь простой верующий зашел на несколько минут для духовного сосредоточения перед работой. Поняв, что никто не будет их подслушивать, человек с итальянским акцентом договорил то, что имел сказать.

— Скоро я выйду из этой исповедальни, — прошептал он. — Хотя вы меня не знаете, я вас попрошу не пытаться увидеть меня: это совершенно ни к чему, а только будет опасно в случае, если дело обернется плохо. Я положу книгу на свое сидение; подождите несколько мгновений, вам останется только зайти и забрать ее. Доброй удачи, и благословение Господне буди на вас.

Ле Биан не успел ничего ответить. Деревянная створка окошечка захлопнулась с таким же стуком, как и открылась, и он опять остался один в темноте. Он услышал, как собеседник выходит из исповедальни, потом шуршащий звук его подошв по плитам собора. Когда звуки смолкли, Ле Биан вышел из исповедальни и зажмурился. Несколько секунд его глазам пришлось привыкать к свету, который начал проникать в собор через большие витражи. Освоившись, он отдернул черную занавеску в центральном отделении исповедальни и увидел на сиденье кожаную сумку. Из нее он достал том в твердом переплете и раскрыл первую страницу. С бьющимся сердцем он разобрал заголовок, каллиграфически выписанный готическими буквами:

«Руническое Евангелие».

Пий XII горячо пожал кардиналу обе руки и пригласил его сесть. Тот, поклонившись верховному понтифику, устроился в кресле. Вездесущий личный секретарь папы подал обоим по стакану воды и вышел из кабинета.

— Рассказывайте. Как прошла встреча? — спросил Пий XII.

— Ваше Святейшество, — озабоченно ответил кардинал, — посланник рейха особенно предостерегал нас, чтобы мы не вступали в игру с противниками Оси. Он еще прибавил, что малейшее вмешательство Ватикана в дела СС приведет к серьезному дипломатическому инциденту, от которого никто ничего не выиграет.

— Они могли нам предъявить какие-то конкретные обвинения? — продолжал расспросы папа.

— Разведка у них поставлена превосходно, — вздохнул кардинал. — Он говорил мне о некоем опасном молодом человеке, который, по их сведениям, связан с отрядом террористов в Нормандии. Насколько я понял, они все о нем знают, но еще хотят посмотреть, какую судьбу для него уготовить. Еще посланник говорил мне, что научно-исторический инстатут СС ведет в Нормандии археологические исследования первостепенной важности.

— Все, что вы мне рассказываете, напоминает мне, как собака показывает клыки, собираясь укусить, — глухо проговорил Пий XII. — Пока что мы имели право на предупреждение, но рано или поздно клыки пойдут в ход.

Кардинал почувствовал, как никогда ему не случалось раньше чувствовать, до чего нехорошо на душе у папы. Он постарался отыскать слова, чтобы его подбодрить.

— Ваше Святейшество, я уверил его, что у нас нет ни малейшего желания вмешиваться в германские дела. Ватиканская дипломатия всегда славилась чувством меры…

— Вы человек хитроумный, — ответил верховный понтифик. — Вы знаете, что пользуетесь полным моим доверием, но в эта времена хаоса, к сожалению, голос Бога не всегда звучит для людей громче других. Много таких в Германии, вплоть до самого высокого уровня, кто хотел бы восстановить пагубный культ древних идолов. Эта безумные еретики не поколеблются вернуть нас на двадцать пять веков назад, чтобы доказать свою так называемую германскую самобытность. У них на устах одно слово — «арийство», и они рыщут по всему миру, чтобы подтвердить свои опасные теории… Вам известно, между прочим, что в 1937 году сам Гиммлер отрекся от христианской религии. Но хуже того: до наших спецслужб дошли слухи о проектах оккупации Ватикана От этой химеры они отказались, но не отступят ни перед чем!

Кардинал не верил своим ушам, с какой яростью папа произносил эта слова. Пий XII всегда был очень уравновешенным человеком и никогда не повышал голоса. Теперь впервые его иссохшее лицо покраснело и покрылось потом. Й все же трудно было понять, какое чувство вызвало в нем такие крайние проявления. Был ли это лишь гнев или еще и страх?

— Они взялись разрушать все ценности, — продолжал понтифик, все не успокаиваясь, — и Римская Апостольская церковь для них теперь — следующий враг, которого надо уничтожить. Один Бог знает, каких еще бесов они готовы пробудить, чтобы достичь своей цели… Но Рим не сдастся. Престол Петров будет под защитой сил небесных, как в те времена, когда язычники, желавшие сокрушить веру истинную, бросали наших братьев львам на арене. Наше право и святая истина за нас!

Пий XII, казалось, весь, до последнего нерва, вложил себя в те слова, которые произносил. Он замолчал и уставился прямо перед собой; его взгляд словно уходил в пустоту, далеко за стены кабинета. Кардинал, чувствуя себя несколько неловко, поклонился и оставил папу наедине с его вопросами. Секретарь принес в кабинет новый стакан с водой.

Гюстав Мушро подбежал к «Бару друзей». Отдышавшись, он вошел в помещение и спросил Большого Шарля голосом, еще срывающимся от долгого бега — а он давно уже не бегал:

— Привет, Шарль. Ты не видал Ле Биана?

— Привет, Гюстав, — ответил со смехом хозяин кафе. — Ты, похоже, сейчас дух испустишь. Как будто за тобой ревнивый муж гонится, честное слово!

— Ладно тебе, дело серьезное! Так ты не знаешь, где он?

— Не волнуйся, скоро должен тут быть паренек. Он мне говорил, что сначала зайдет в бар, а потом домой. Давай, присаживайся. Я тебе сейчас рюмку яблочной налью — надо же в себя прийти.

Гюставу как будто полегчало. Он сел на стул и отдышался с тяжелым пыхтением. Но отдыхал он недолго: тут как раз вошел Ле Биан с кожаной сумкой под мышкой. Встретить своего консьержа в баре Большого Шарля студент никак не ожидал.

— Господин Мушро? — воскликнул он. — Вы-то здесь как?

— Тебя выручить, дурачокі — ответил тот взволнованно. — Тебе домой ходить нельзя. Там боши приходили, да не какие-нибудь — самые черные, настоящие эсэсовцы. О тебе расспрашивали, где ты есть. Я сказал, что не знаю ничего, что ты, бывает, на несколько дней пропадаешь — работаешь.

Ле Биан побледнел. Он совершенно явно был еще не готов изображать из себя героя. Он вспомнил свою квартиру, все, что он там спрятал. Тотчас же пришла на память и жестяная банка, где лежало письмо от Леонии. Он обругал себя, что не унес письмо с собой.