Мартынов обратил внимание на черный платок у нее на шее. Она поймала его взгляд.

– Да, он месяц назад умер.

– Мои соболезнования. – Мужчина сочувственно посмотрел на нее. – Так что насчет Марии Степановны?

Сторожиха напряглась.

– Да многие ее не любили, – наконец сказала она. – Мария Степановна требовательной была, спуску детям не давала. Просто так ни за что хорошую оценку не поставит.

– Понятно, – кивнул следователь. – А с коллегами она ладила?

– Не всем нравилась ее принципиальность, – пояснила женщина и вдруг засуетилась: – Извините, но мне работать надо. Сегодня техничка заболела, и мне поручили помыть полы на втором этаже. Как-никак скоро первое сентября.

– Спасибо вам, – поблагодарил ее Петр Петрович и вдруг улыбнулся: – Скажите, а как вас зовут? А то мы и не познакомились даже, неудобно как-то.

Сторожиха тоже улыбнулась.

– Клавдия Ивановна я, Милентьева. – Она подхватила ведро и швабру и поспешила на второй этаж.

Мартынов отправился к директору, искренне надеясь, что, несмотря на продолжавшиеся каникулы, она будет на работе.

Ему повезло. Директор Елизавета Максимовна, высокая стройная шатенка средних лет, с высокой прической, встретила его не очень любезно, но предложила сесть и даже угостила чаем.

Петр Петрович не стал отказываться: он не успел позавтракать и с удовольствием пил чай вприкуску с сахаром. Елизавета Максимовна открыла шкаф и достала пустую тарелку.

– Секретарь у нас заболела, – виновато сказала она. – Выйдет только первого сентября. Мы, правда, здесь никогда разносолов не держали, но Марина заботилась, чтобы и конфетки, и печенье были. А сегодня мне и угостить вас нечем.

– Спасибо, этого достаточно. – Петр Петрович допил чай и отставил чашку с отбитой ручкой. – Меня интересует покойная Мария Степановна. Что вы можете о ней сказать?

Директор поджала губы.

– Скрывать не стану, не все ее любили, – буркнула она. – Знаете, про таких говорят, что они рубят в глаза правду-матку. Или то, что в их понятии является правдой. Разумеется, не всем это нравилось. Некоторые ученики ее откровенно не любили, были неприятные инциденты…

Мартынов подался вперед.

– Какие именно?

Елизавета Максимовна махнула рукой:

– Не особо серьезные, не переживайте. Один раз чернильницу опрокинули на ее столе, другой – кнопку на стул бросили. Хорошо, что она сразу на него не села. Заметила, смахнула рукой и всех родителей вызвала. Ну и всыпала на собрании по первое число. Хорошо, родители у нас достойные, среди отцов много бывших фронтовиков. Думаю, ремнем своих деток оприходовали.

– Значит, сильно ее не любили, – констатировал следователь, но директор замотала головой:

– Что вы, не настолько, чтобы убить. Уверена, наши ученики и их родители тут ни при чем. Не там копаете, товарищ следователь. – Она поднялась, давая понять, что разговор окончен. – Извините, перед первым сентября работы много. Если у вас все… Мне больше нечего сказать.

– Понятно. – Петр Петрович тоже встал. – Не подскажете, как мне найти вашего завуча?

– Марфа Захаровна в пятом кабинете, – ответила Елизавета Максимовна. – Только напрасно ее от дела оторвете. Она вам не больше моего скажет.

– И все же мне бы хотелось с ней побеседовать, – настоял Мартынов.

– Да без проблем, – сдалась директор. – Выйдете из моего кабинета, повернете налево – и через три двери кабинет завуча.

– Я не прощаюсь. – Петр Петрович задержался на пороге и немного потоптался на влажной тряпке. – Вы мне еще можете понадобиться.

Женщина пожала плечами, всем видом говоря: ну что с вами поделаешь?

Мартынов торопливо пошел по коридору. Дверь в пятый кабинет была приоткрыта. Следователь прочитал на табличке имя и фамилию: Марфа Захаровна Пеструева.

Завуч, полная блондинка маленького роста, разговаривала по телефону. Краем глаза заметив посетителя, она торопливо произнесла:

– Я не одна. Завтра договорим.

Следователь почему-то представил ее почтенной матерью семейства. Такие успевают все: оформить документы, промыть мозги ученикам и приготовить обед из трех блюд. Несмотря на грузность, они очень подвижны и расторопны.

– Извините, что прервал ваш разговор. – Петр Петрович виновато улыбнулся и вытащил удостоверение. – Работа, знаете ли.

– Понимаю, – ответила Марфа Захаровна. – Вы хотите поговорить о Марии Степановне? Ужасная, невосполнимая потеря для школы.

Что-то фальшивое послышалось в ее высоком голосе, и Мартынов произнес:

– А мне говорили, характер у нее был не сахар.

Завуч поджала накрашенные розовой помадой губы.

– И что с того? – удивилась она. – Помните, что мы работаем в школе, сеем разумное, доброе, вечное. Наша задача – дать хорошие знания. – Женщина вздохнула. – Без строгости это невозможно, ученики сядут на голову. Знаете, они не обязаны нас любить. А мы обязаны выполнять свой долг.

– Скажите, а Мария Степановна любила учеников? – поинтересовался Мартынов. – Я вот второй раз за день слышу о ее строгости и профессионализме, но пока никто не сказал о взаимопонимании между учительницей и детьми.

Марфа Захаровна вскинула голову, и из высокой прически выбилась прядь волос. Она упала на лоб, и завуч раздраженно смахнула ее.

– Разумеется, было взаимопонимание, – ответила она недовольно. – Иначе мы приняли бы меры.

– То есть заставили ее любить? – удивился Петр Петрович.

Пеструева оставила его вопрос без ответа.

– Мне больше нечего сказать. – Она демонстративно развязала узелки картонной папки и принялась перебирать бумаги. – Извините, но мне нужно работать.

– Думаю, наша встреча не последняя, – «обрадовал» ее Мартынов и, кивнув, вышел из кабинета.

Он почувствовал, что под пиджаком взмокла рубашка, и не от жары. Последние дни августа выдались вовсе не жаркими: дождливыми и ветреными. Осень по-хозяйски вступала в свои права, сушила и золотила листья, гоняла их по улицам и лесным тропинкам, приветствовала дарами леса первых грибников.

Петр Петрович подумал, что за полдня не продвинулся ни на шаг. У него не было даже кандидата в подозреваемые, кроме разве что соседа-алкоголика. Но этот кандидат тоже висел на волоске. Вряд ли Мария Степановна впустила бы пьяного соседа к себе в комнату, а убийцу она впустила, следовательно, не опасалась его.

Уставший следователь спустился по ступенькам – и наткнулся на Таню Ратушнову, переминавшуюся с ноги на ногу.

– Товарищ следователь. – Девочка нервно теребила пуговицу на кофточке. – Товарищ следователь, можно с вами поговорить?

Мартынов улыбнулся. За полдня первый человек сам пожелал дать показания. Или он ошибся?

– Конечно можно. – Майор посмотрел на окна директорского кабинета и увидел, как дернулась желтая занавеска. – Только давай выйдем со школьного двора.

– Давайте.

Оказавшись за забором, они присели на скамейку под кленом, узорные листья которого уже начали желтеть.

– Вы пришли в школу, потому что кого-то подозреваете? – Таня сделала ход конем, и Мартынов поспешил ответить:

– Разве я не был обязан это сделать? Как-никак Мария Степановна – ваша учительница.

– Если вы подозреваете кого-то из учеников, то зря теряете время, – отчеканила Ратушнова. – Несмотря на старческие чудачества, мы хорошо относились к учительнице. Ну, подсмеивались, ну, порой грубили – и не больше. Ни один из наших ребят никогда бы не поднял на нее руку. – Она по-взрослому вздохнула и задумалась. Петр Петрович не перебивал, давал ей время оформить мысли, которые крутились в девичьей головке. – Знаете, Мария Степановна ни