Объяснений нет. Какой-то сон.

А быть может, это и не сон. В серии не подтверждается и не отрицается интерпретация Крисом того, что он видел: решать остается нам. Может быть, это просто паническая атака, вызванная насилием. Однако здесь есть много необъяснимого: от рассказа подружки Поли[133] (о ее собственном значимом опыте относительно трех часов) до имени первой жертвы Поли (его правильно называет предполагаемый медиум) и сцены с изображением статуи Иисуса, которая доминирует на экране сверху, когда Поли покидает церковь, обвиняя священника в вымогательстве под предлогом божественной защиты, оказавшейся бесполезной. Все это может смутить зрителя и, быть может, убедить его, что Крис действительно побывал в загробном мире. Так или иначе, но описание «Адмирала Пайпера», ворвавшееся в эпизод как библейское чудо крошечного масштаба, заставляет других героев пересмотреть свою жизнь или по меньшей мере задуматься о ней[134].

На протяжении большей части эпизода Тони находится в напряжении, играя роль адвоката дьявола в любой беседе о расплате за грехи и выступая как дьявол сам в сцене, где он с Пусси запугивает избитого и сломленного Мэтта Бевилакуа. Сернистый сигарный дым струится изо рта Тони и окутывает его голову, а затем он пробивает тело парня пулями, пока тот не повисает на стуле, как распятый Христос[135]. На сеансе психотерапии Тони долго объясняет Мелфи, что гнетет его именно сейчас. Он начинает с заявления: «Мы солдаты. А солдаты не попадают в ад», — и заканчивает определением статуса итало-американских гангстеров как хранителей культуры Старого Света. «Морганы тоже были мошенниками и убийцами, — говорит Тони, сидя на стуле и наклонившись вперед, — но ведь это был их бизнес, правда?»

«Может быть, это и так, — раздраженно отвечает Мелфи, — но что общего имеют все эти несчастные итальянские иммигранты с вами? И с тем, что происходит каждое утро, когда вы встаете с постели?»[136]

Даже Мелфи, которую лишь самым краешком задевает преступный мир и которая знает его только благодаря новым историям и рассказам Тони, похоже, идет по спирали вниз. Мы узнаем на ее сеансе с Эллиотом, что она принимает препарат «Ативан» против депрессии и выпивает одна — психический спад из-за решения вернуть Тони. А сейчас ей стыдно за себя, за то, что она бьет, как ножом, моралью в тот момент, когда Тони боится потерять молодого парня, которого считает почти своим сыном. Она говорит, что ее работа «не судить, а лечить». И добавляет: «А сейчас я сужу. Я заняла такую позицию, черт возьми, и сейчас я напугана».

И в этой серии, впервые со времен «Колледжа», Кармела боится за свою душу и за душу Криса. Когда Криса оперируют, Кармела молится в пустой больничной комнате. Она признает, что и она, и ее семья[137] «сами [выбрали] эту жизнь, в полной мере осознавая последствия», и просит Бога пожалеть Криса, «избавить его от слепоты и даровать прозрение, через которое он увидел бы любовь» Господа, «а также дать ему силы служить» Господу[138]. «Ты должен посмотреть на это видение как на возможность раскаяться», — она говорит Крису сразу же, как только тот приходит в сознание. Ее духовный кризис вызван не только суровым испытанием Криса, но и сообщением Габриэллы Данте, что бразильская танцовщица, любовница одного женатого гангстера, которого они обе знают, родила от того ребенка. Это приводит Кармелу к конфликту с Тони по поводу его продолжающихся измен («Я чувствую запах духов „Кельвин Кляйн-1“ на твоих рубашках»)[139]; она требует, чтобы муж сделал вазэктомию. «Я заставил ее сдать анализы на СПИД», — отвечает Тони, и это сейчас самые неподходящие слова. Потом он, ворча, говорит, что лично он уверен: нельзя мешать природе идти своим курсом (как поет «Монти Пайтон», любая сперма священна), и кроме того, он больше не изменяет[140]. Тонкая связь Кармелы с безбожием Тони и общая греховность Таких-Вот-Вещей воплощается в ее страхе: а вдруг ее муж-гангстер заведет ребенка, которого никто из них не хочет и с которым им придется иметь дело всю оставшуюся жизнь: грех приведет к рождению живого разумного существа[141].

В ткань эпизода вплетен саундтрек — хит Отиса Реддинга «Молитва моей возлюбленной» (Lover’s Prayer). Он звучит трижды[142]: в начале серии, когда делают операцию Крису, и в заключительной сцене после примирения Кармелы с Тони. В классическом варианте Реддинга — это откровенная страстная песня. Певец, стоя на коленях, просит свою возлюбленную думать о нем хорошо, простить его и оставаться с ним в горе и радости, как это делает Кармела, прощая Тони, когда тот возвращается и умоляет ее об этом. Но в словах песни появляется и некая духовная составляющая. Две последние строчки возвращают песню «на землю», а именно в спальню, и, кажется, будто они специально написаны для заключительной сцены эпизода: «И я молюсь, / Чтобы ты взяла это кольцо / И приняла мое семя».