— Не повезло, — согласилась Алька. Она немного успокоилась, злость на Ястребиного носа начала проходить. В самом деле, зря она его звезданула так сразу — он и озверел.

— Закурить найдешь? — спросила она миролюбиво.

— Найду. Я тебе и ключ принесу. Пал Тимофеич оставлял, коли что. Обожди, я мигом.

Парень исчез и вскоре появился с пачкой сигарет, связкой ключей и поллитровкой.

— Держи, — он протянул Альке ключи и сигарету. — Ну что, за знакомство?

— Да отстань ты, — отмахнулась Алька.

— Давай глотни, нервы успокоятся, — засмеялся парень. — Тебя как звать?

— Аля.

— Меня Тарас. Будем знакомы, значит. Ты мне сразу понравилась. Зря не хочешь выпить. Чтоб не простыть, самое милое дело.

— Отвали, Тарас, — насмешливо сказала Алька. — Мне наше с тобой знакомство во где сидит.

Она поднялась, запахивая плотнее куртку и, позвякивая ключами, направилась к дому.

— Ты из Москвы что ль? — крикнул вслед Тарас.

— Из Москвы.

— В гости приеду! — Он снова весело загоготал и полез на свой участок.

Аля отперла замок и вошла в дом. Захлопнула за собой дверь, повернула ключ. Сразу снова накатила слабость и даже тошнота. Она присела на первое, что попалось на глаза, — маленький резной диванчик, стоявший у входа. Закурила, привалившись головой к высокой мягкой спинке. От стен шел сыроватый, застоявшийся дух давно не топленного жилья, было темно, лишь в щели наличников пробивались слабые солнечные лучи. Алька докурила, слезла с дивана, осторожно, почти крадучись, прошла по нескрипучим половицам в комнату. Нашарила на стене выключатель, щелкнула им — свет не зажигался. До Альки дошло, что в доме на зиму выключены пробки. Она уже смелее вернулась в просторные сени, отыскала счетчик в углу за дверью, врубила его. В комнате мгновенно вспыхнула большая пятирожковая люстра. Алька с любопытством разглядывала красивую, явно на заказ сделанную мебель, шикарные, не у всякого такие в городе есть, обои, зеркально полированное пианино у глухой стены. Да, пожалуй, здесь жить гораздо приятнее, чем в городской квартире, хотя бы и в элитном доме с охраной. Алька словно очутилась в прошлом веке — со стен на нее смотрели темные картины в золоченых рамах, в интерьере был безупречно выдержан один стиль. Альке стало ясно, что это гостиная. Она свернула направо, в другую комнату, чуть поменьше, но тоже просторную, роскошно обставленную. Здесь стоял необъятных размеров овальный стол, массивный, дубовый, по центру покрытый полотняной кружевной скатертью. Вокруг стола высились могучие, тяжелые стулья. По углам поблескивали стеклом два буфета, наполненные всевозможной посудой. Такую обстановку Алька видела лишь в старинных особняках, где ей не раз приходилось играть концерты в бытность еще студенткой консерватории. Но чтоб жить среди всего этого, какие же нужно иметь средства? Хотя, конечно, гонорары за гастрольные выступления у Кретова наверняка отличались раз в десять от гонораров оркестрантов. Наверное, на эти деньги можно такое соорудить да жить-поживать с молодой любовницей.

Алькины ноги в разорванных напрочь колготках стали замерзать, она пошарила глазами в поисках какого-нибудь шкафа и, не обнаружив его, решила подняться на второй этаж. Лестница, витиевато изгибаясь, привела ее к широкой белой двери. Алька повернула хромированную ручку и оказалась снова в нашем времени — в просторной спальне в самом модерновом духе, с широченной постелью, застланной атласным покрывалом, серией зеркальных шкафов, прикроватными тумбочками. На одной из тумбочек в вазе стояли засохшие, свернувшиеся в комки розы. Ставен на втором этаже не было, за шторами металлически сверкали солнечные жалюзи. Алька направилась к шкафам, по дороге наступив на что-то, валяющееся на полу под ногами, и чуть не упала, удержавшись руками за кровать. Нагнулась, подняла с пола пыльный кусок канифоли. «Это-то здесь откуда?» — удивилась она и распахнула наугад первую дверцу. На плечиках в строгом порядке висели пара мужских костюмов, множество разноцветных сорочек, яркие, как бабочки, галстуки. Алька вспомнила, что на все репетиции Кретов неизменно приходил в одном и том же мышином пиджаке и мешковатых брюках. Вот Плюшкин, право слово, — полон шифоньер вещей, а он жмотничал, старье донашивал. Интересно, сколько у него в Москве барахла осталось, небось тоже полный шкаф. Рядом в секции оказалось аккуратно сложенное мужское белье, несколько нераспечатанных коробок с туалетной водой, бритва в чехле. Остальные отделения шкафа пустовали. Алька захлопнула его и занялась другим, стенка которого плотно примыкала к первому. Едва она раскрыла створку, как на нее посыпался целый водопад женских вещей: тут было белье — обалденное, изящное, преимущественно черного цвета, вперемешку с майками, топами, юбками всех мастей, длин и фасонов. Шкаф напоминал рог изобилия — Алька рылась и рылась в его недрах, а поток одежды все не иссякал. Она выбрала себе новые, в упаковке, колготы «Голден леди», юбку взамен разорванной. Юбка оказалась Альке слегка маловата, видимо, у ее хозяйки бедра были уже. Переодевшись, Алька почувствовала себя совсем хорошо и из чисто спортивного интереса продолжила потрошить шкаф. Она уже сделала вывод, что все шмотки, находящиеся в нем, высокого качества, куплены отнюдь не на рынке, а в дорогих бутиках или привезены из Европы. В конце концов полки опустели — Алька более или менее аккуратно переложила вещи в другую секцию. Она так увлеклась этим чисто женским занятием, что даже не подумала о том, как может квалифицироваться ее копание в чужих шкафах в запертом доме. Когда же такая мысль все же пришла ей в голову, Альке стало не по себе. «Надо линять отсюда, пока не поздно», — подумала она и сгребла остатки выложенных на кровать вещей, чтобы засунуть их на место. Она уже поднесла цветастую груду к полке, как вдруг замерла. Одна вещь показалась Альке чересчур знакомой. Нет, она просто никак не могла очутиться здесь, эта вещь, настолько Алька хорошо ее знала и много раз видела. Это был воздушный кружевной пеныоарчик нежно-абрикосового цвета, с шелковым воротником и тоненьким витым поясом. Такой же точно пеньюар висел дома у Альки, а покупали их, два совершенно одинаковых, они с Ленкой, на гастролях в Марселе на сезонной распродаже. Сначала обе, и Алька, и Ленка, таскали неожиданно дешево доставшуюся шикарную тряпку с собой на все гастроли. До тех пор пока в саратовской гостинице не попался утюг с неисправным регулятором и Ленка не спалила часть воротничка. Тогда девчонки решили отказаться от форсу, тем более что ни Славка Зубец, ни Алик Копчевский, ни другие ребята из оркестра, с кем иногда подружки развлекались во время поездок, не оценили пеньюары по достоинству. Им больше всего хотелось быстроты и простоты, а изящные французские навороты не трогали веселые и пьяные оркестрантские натуры.

Алька поднесла поближе к глазам розоватую пену кружев — справа на блестящем воротничке отчетливо виднелось прожженное пятно. Она опустилась на кровать. Как же это? Ленка была здесь, у Кретова, это ее, неведомые Альке вещи лежат битком в огромном шкафу. На ее канифоль только что наступила Алька. Незнакомка Инга — всегда в тонированных очках, молодая и таинственная, молчаливая и высокая — неужели это Ленка, ее Ленка, веселая, уютная, надежная и безотказная, которую за год знакомства Алька изучила как свои пять пальцев? Значит, плохо изучила. Черные волосы — это, конечно, парик. Подслеповатая Кретова видит перед собой не дальше чем на два шага. Изящные руки с длинными, как у музыканта, пальцами, — ха, так она и есть музыкант. И юбка, которая сейчас плотно, слишком плотно обхватывает Алькины бедра, будет в самый раз тоненькой, стройной, как тростинка, Ленке.