«Недоумение и страх преисполняли все умы . Пален коварно подготовлял гибель несчастного императора. опасения насчет того, что император, по-видимому, , собирается заключить императрицу, свою супругу, в монастырь, а обоих старших сыновей – в крепость. Дело дошло до того, что императору приписали даже намерение жениться на актрисе французского театра, г-же Шевалье, в то время любовнице Кутайсова. – Распространяли ли заговорщики такие клеветы нарочно, с целью вербования единомышленников, или действительно такие нелепости пробегали в голове императора? Как бы то ни было, россказни эти распространялись, повторялись, и им верили» (Головина. С. 252; Ливен. С. 182).

«В Европе распространился слух (его пустил Пален), будто Павел хотел развестись с женою, жениться на княгине Гагариной, разведя ее с мужем, заточить в крепость своих трех старших сыновей и провозгласить своим наследником маленького великого князя Михаила, родившегося уже в бытность Павла на престоле. Этот слух оказывается страшнейшей клеветой , а я слышал от генерала Кутузова, бывшего тогда в Петербурге, что никогда не было и речи о подобных сумасбродствах и что даже накануне смерти Павел казался очень расположенным к жене и детям, а известно, что его характер никогда не позволил бы ему скрывать свои намерения» (Ланжерон. С. 150–151).

«Конечно, это были клеветы, злонамеренно пущенные подготовителями заговора, и никакой назидательности в назначении Александра Павловича крестным отцом малюток я не вижу. Император Павел позвал в восприемники своих незаконных детей самых близких себе персон – законного наследника престола и даму сердца, воплотительницу Божьей благодати. То, что он обратился к старшему сыну – в высшей степени натурально: вспомним, что при начале неземной страсти государя к Анне Петровне именно старший сын наследник Александр Павлович был поверенным любовных тайн своего отца. Я уверен в том, что император Павел никогда не отрешил бы Александра Павловича от наследства. Говорю так отнюдь не потому, что хотел бы оправдать нравственность императора в глазах потомства, но совсем по иной причине. – Император, как известно, весьма произвольно переменял свои частные решения – он мог приказать запретить танцевание вальса, а затем приказать разрешить, или мог выключить провинившегося офицера из службы, а после некоторого раздумия включить обратно. – Но император Павел с юношеских лет – со времен своего воспитания под руководительством графа Никиты Ивановича Панина – глубоко почитал непременные законы государства и умел весьма тонко отличать их от временных указов. Акт о престолонаследии структурировал порядок передачи власти от Павла к его сыновьям и внукам во веки веков. Это был закон, обязательный к исполнению для всякого монарха, в том числе и для самого императора Павла. И он не посмел бы самовольно идти против Акта – то есть никогда не сделал бы того, что сделал его прадед, объявивший о самовластном праве царствующей особы назначать себе персонального наследника по собственному усмотрению и тем самым создавший прецедент для всех революций 18-го века. Нет, император Павел не мог так поступить. – Предполагали, что он собирался истребить своего наследника Александра Павловича. Но такое предположение совершенно лишено какого бы то ни было логического основания: император Павел в минуту гнева мог, конечно, вспоминать Петра Первого, учинившего расправу над изменником сыном царевичем Алексеем. Но он никогда бы не стал подражать на деле своему прадеду, ибо тогда ему пришлось бы обнародовать новый Акт о престолонаследии, а это было бы нарушением закона, принятого во веки веков, чего император никогда бы не допустил» (Киж. С. 99).

Первая русская революция XIX века

МАРТОВСКИЕ ВИДЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

«Мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти общею» (М. А. Фонвизин. С. 137). – «Многие из его приближенных сознавали, что их положение при дворе чрезвычайно опасно и что в любую минуту, раскаиваясь в только что совершенном поступке, государь может перенести свое расположение на новое лицо и уничтожить их всех. Великие князья также находились в постоянном страхе: оба они были командирами полков и в качестве таковых ежедневно, во время парадов и учений, получали выговоры за малейшие ошибки» (Саблуков. С. 67). «Достигнуть успеха можно было только подкупив или подняв гвардию целиком или только частию, а это было дело не легкое: солдаты гвардии любили Павла, первый батальон Преображенского полка в особенности был очень к нему привязан. Вспышки ярости этого несчастного государя обыкновенно обрушивались только на офицеров и генералов, солдаты же, хорошо одетые, пользующиеся хорошей пищей, кроме того, осыпались денежными подарками» (Ланжерон. С. 133). «Солдаты его любили, потому что хотя и измучивались чрезмерно дисциплиною, но зато пользовались царскими милостями» (Ливен. С. 180).

«Мы назначили исполнение наших планов на конец марта, но непредвиденные обстоятельства ускорили срок: многие офицеры гвардии были предупреждены о наших замыслах, многие их угадали. Я мог всего опасаться от их нескромности и жил в тревоге

7-го марта я вошел в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему, по обыкновению, рапорт о состоянии столицы. Я застаю его озабоченным, серьезным; он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две, и говорит наконец:

– Г. фон Пален! Вы были здесь в 1762 году.

– Да, ваше величество.

– Были вы здесь?

– Да, ваше величество, но что вам угодно этим сказать?

– Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?

– Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в Конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что происходит, но почему, ваше величество, задаете вы мне подобный вопрос?

– Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год.

Я затрепетал при этих словах, но тотчас же оправился и отвечал:

– Да, ваше величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.

– Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое говорите?

– Сущую правду, ваше величество, я участвую в нем и должен сделать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь – вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома; каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери .