«Лучше по саду пробежаться, – решила она. – Точно! Как сразу не догадалась?»

Сад оказался невелик. Вымощенная деревянными плашками дорожка закончилась быстрее, чем Белка хоть чуть-чуть согрелась. Тогда она повернула направо, там дорожки уже не было, метров через двадцать налево, потом побежала в обратном направлении, потом…

Что бы она ни намеревалась делать потом, жизнь рассудила по-своему. Споткнувшись о выступающий из земли древесный корень, Белка пролетела несколько метров вперед – ей показалось, прямо по воздуху пролетела – и плашмя, как лягушка, грохнулась о землю.

«Как лягушка-путешественница», – успела подумать она.

Земля-то была мягкой, но вот ногу, которой она зацепилась за корень, пронзила такая боль, что все мысли сразу вылетели у нее из головы. К тому же гипс на руке отвратительно затрещал… От всего этого Белка вскрикнула, как заяц, и слезы брызнули у нее из глаз без всякой ее воли.

Чтобы прийти в себя, ей понадобилось немало времени. И все это время она лежала на мокрой садовой земле, уже не замечая холода. Что ж, все познается в сравнении, боль оказалась сильнее всех других физиологических проявлений.

Наконец Белка попыталась встать на ноги. Но смогла только на четвереньки. Вернее, на три опоры смогла она встать, загипсованную руку пришлось держать на весу. Но не стоять же так до бесконечности – она поползла, ориентируясь на свет во втором этаже дома. Вдобавок ко всему и голова вдруг заболела так, что хоть кричи, сотрясение-то не прошло еще, из больницы ведь она, можно считать, сбежала…

Белка доползла до деревянной дорожки, и тут во всем доме вспыхнул свет. Поочередно загорелись окна на первом этаже, потом на втором.

Потом с крыльца донеслось:

– Белла!

– Я здесь! – не веря своему счастью, крикнула она. – Я в саду!

Наверное, света окон было достаточно, чтобы ее разглядеть – Константин наклонился над ней, ей показалось, в ту же минуту.

– Что случилось? – быстро спросил он.

– Ничего. Упала просто.

Белка шмыгнула носом. Ей было стыдно, что она такая дура. Боль она в эту минуту ощущать перестала: вопреки физиологии, такое абстрактное ощущение, как стыд, оказалось сильнее.

– А рука? – спросил Константин.

Не дожидаясь ответа, он каким-то очень ловким образом поднял Белку с земли. Забывшись, она ступила было на ногу, но тут же вскрикнула и повисла, обхватив его за шею.

Таким же неуловимым и умелым движением, как с земли, он поднял ее на руки. Удивительно, как легко у него это вышло: он совсем не был похож на атлета, эффектно подхватывающего девушку и уносящего ее вдаль.

Вдаль ее нести, правда, не пришлось: Белка доползла почти до крыльца.

Константин внес ее в кухню и посадил на табуретку.

– Покажите ногу, – сказал он, присев перед нею на корточки.

Белка увидела, что на нем форменная синяя куртка с надписью «Скорая помощь».

«Я что, так орала, что «Скорая» приехала?» – мелькнуло у нее в голове.

Но такого быть, конечно, не могло, да и при чем «Скорая» к ее крикам, скорее уж полиция бы приехала.

– Вы на «Скорой» работаете, Костя? – наконец сообразила она.

– Ну да, – кивнул он. – По дороге сообразил, что замок может захлопнуться. Вот так больно?

Так было больно, и этак тоже, и лодыжка распухала на глазах.

– Похоже, вы и ногу тоже сломали, – сказал Константин.

– Если так дальше пойдет, то следующей будет шея, – пробормотала Белка.

– Сплюньте, – посоветовал он.

– А толку? Плюй не плюй, неизвестно, когда эта полоса неудач закончится.

– Это как посмотреть, – заметил Константин. – Можно считать перелом неудачей, а можно считать удачей, что он, кажется, без смещения.

– Если уж что считать удачей, – вздохнула Белка, – так это только ваше появление. Я уж подумала, всю ночь придется на крыльце просидеть.

– Да я сам виноват. – В его голосе действительно мелькнули виноватые нотки. В нем не было очевидности и даже ясности, может быть, не было, но он не относился к людям с двойным дном, это Белка уже поняла. – Забыл вас предупредить, что замок застопорить нельзя, надо в дверях табуретку ставить, когда в туалет идете. Замок только вчера сломался, – добавил он.

Видимо, ему было неловко за неполадки в его доме. Белка же не видела в этом ничего неловкого, ей постоянно приходилось вызывать то электрика, то сантехника, то еще какого-нибудь мастера, поскольку в их с мамой квартире вечно сгорали патроны в люстрах и торшерах, текли краны и ломались механизмы оконных рам. А идея о том, что мужчина, в отличие от женщины, должен быть рукастым и одной левой чинить краны и унитазы, казалась ей глубоким анахронизмом. Не в Средневековье живем. Хотя здесь, может, все иначе.

– Придется вам в больницу поехать, – сказал Константин. – Может, и гипс не потребуется, лангетки хватит. Но сделать надо.

И вот стоило тащиться на перекладных через полстраны, чтобы заполучить очередной перелом?

– Придется, – вздохнула Белка. – И у вас тут остаться теперь придется.

– Это уже дело второе.

Как сказать. Для него, может, и второе, если он не вникает в тонкости быта, а для его жены, может, и первое, мало ли что она про Белкин приезд подумала… Не хватало еще и здесь выяснять отношения с ревнивыми женами!

Как бы там ни было, вариантов не просматривалось. Более насущным являлся сейчас вопрос, далеко ли от дома остановилась «Скорая», на которой так своевременно прибыл доктор, и сумеет ли Белка на одной ноге до нее допрыгать. Но оказалось, что и этот вопрос не насущен: Константин снова взял ее на руки, любезно сообщив, что ему приходилось переносить трупы, а она гораздо легче.

И Белка не стала возражать. Не тому, что она легче трупа, а тому, чтобы он донес ее до «Скорой». Во-первых, возражения в такой ситуации выглядят пошлым кокетством, а во-вторых… Нет, в-главных – она просто устала. Она устала одиноко сопротивляться жизни, ударам жизни, крупным и мелким, и если хотя бы на пять минут жизнь сама несет ее на руках, на руках вот этого вот мужчины, который сравнил ее с трупом, – как хорошо, какое счастье!..

Счастье длилось недолго. Константин доставил ее в больницу и сдал мрачноватому врачу, который осматривал Белкину ногу так бесцеремонно, что она то и дело вскрикивала от боли. Потом ее отправили на рентген, такой допотопный, что она не удивилась, когда врач едва взглянул на снимок: видимо, то, что можно было ожидать от аппарата такого качества, было видно и невооруженным глазом.

– А смещение есть? – на всякий случай спросила Белка, пока хмурый врач накладывал лангетку.

– Нету, – буркнул он. – Через две недели придешь, лангетку снимем.

Пока же он снял треснувший гипс с ее руки и велел, чтобы она ее разрабатывала.