Потом Белка ждала в закутке перед приемным покоем так долго, что двести раз пересчитала все пузыри вздувшейся краски на грязно-синей стенке, потом появился незнакомый парень в такой же, как у Константина, форменной куртке и сообщил, что тот освободится не скоро, а потому попросил его доставить ее домой, после чего точно так же, как Константин, без напряжения оттащил ее на руках в «Скорую», а потом на второй этаж дома на улице Володарского. Видно, все они натренировались на трупах.

И, оказавшись снова в комнате со светлыми плотными шторами, сняв вязаное покрывало с кровати с металлическими шишечками, Белка поняла, что никакая сила не заставит ее теперь покинуть эту гавань.

Она почти и не покидала ее весь следующий месяц.

Быт здесь настолько лишен был изысков, что никакой домашней активности от нее не требовалось. Константин проводил на работе большую часть своего времени – настолько большую, что Белка недоумевала даже: неужели врач может оказывать полноценную помощь, если он даже выспаться не успевает? Правда, спал Константин почти все время, которое проводил дома, так что работа его не страдала, наверное, а страдал ли от такого режима он сам, было Белке неведомо, потому что виделись они редко.

В свое первое утро в этом доме она проснулась так поздно, что это уже и утром неприлично было назвать. Сквозь белые шторы солнце наполняло комнату таким необычным светом, что казалось, кто-то умело поставил этот свет, как в театре.

Но только в первую минуту после пробуждения Белке что-то такое казалось. Потом она вдохнула этот свет вместе с воздухом, и ее охватило полное и безотчетное счастье.

Оказалось, что она вполне может наступать на закованную в лангетку ногу, поэтому дорога в туалет не является большой трудностью. Оказалось также, что в кухне никого нет и можно сварить себе кофе в закопченной турке, стоящей на том из столов, за которым они с Константином ели щи и пироги, и выпить этот кофе в одиночестве и размышлениях.

Возле кухни она обнаружила душевую кабину и с удовольствием вымылась, поливая на себя теплую воду из бадьи, которая стояла рядом, и вытянув ногу, чтобы не промочить лангетку.

Как только Белка поднялась обратно в комнату Зинаиды Тихоновны, внизу хлопнула входная дверь и быстрые шаги послышались на лестнице. Потом в комнату постучали и в сразу же приоткрывшуюся дверь стал виден блестящий любопытством глаз. Потом показался нос, потом мальчишечье лицо, на скуле украшенное фингалом. Белке показалось, что мальчишке лет девять. А может, больше или меньше, она плохо разбиралась в детях.

– Привет, – сказала она. – Заходи.

Скорее всего, мальчишка вошел бы и без приглашения: по виду он был не из тех, кто приучен к церемониям.

– Ты правда из самой Москвы приехала? – спросил он. – А зачем?

– Меня зовут Белла, – сообщила Белка. – А тебя?

– Сева. А зачем ты приехала?

«Мальчик привык добиваться своего, – подумала Белка. – И получать что хочет немедленно».

– Ты здесь живешь? – спросила она.

Не ей воспитывать чужого ребенка, но и отвечать на все его вопросы она тоже не обязана.

– Ага, – кивнул Сева. – А ты зачем приехала?

«В конце концов, я живу в его доме, – подумала Белка. – Отвечу, язык не отсохнет».

– Я приехала к Зинаиде Тихоновне, – сказала она. – Я не знала, что она умерла.

– Она только недавно умерла, – сообщил настойчивый мальчик. – Ты теперь в ее комнате будешь жить?

– Нет. Нога пройдет, и я уеду.

– А правда, что у вас там в Москве все миллионеры?

– Неправда.

– А правда, что дельфины наркоманы, потому что шилобрюхих рыб жуют?

С ответом на этот вопрос Белка затруднилась. В голове у любознательного малыша, судя по всему, болталась смесь из завистливой бабской болтовни и сведений, полученных от просмотра канала «Дискавери».

– Не знаю, – честно сказала она. – Спроси у папы.

– У меня папы нету, – сообщил Сева. – Мать меня нагуляла.

Все-таки бабская болтовня была в его голове представлена чрезмерно.

– А Константин тебе кто? – зачем-то поинтересовалась она.

– Сосед. Матери тут комнату дали, ну, они и стали вместе жить. Он мне типа отчим. Распишутся, может, тогда я его буду папой звать, а пока зачем? – рассудительно добавил он.

И чего спрашивала? Надо ей все это знать?

– Ты задачи умеешь решать? – спросил Сева.

– Какие задачи? – не поняла Белка.

– Обыкновенные. Про яблоки, про пешеходов, кто сколько прошел. По математике.

– Тащи, – разрешила она. – Решу.

Математику она последний раз изучала на первом курсе психфака, но задачки за третий класс, в котором, как выяснилось, учился Сева, оказались ей доступны. И что он не помощи в поисках решения хочет, а просто чтобы она нащелкала эти задачки вместо него, – об этом Белка догадалась правильно. Она быстро записала решение на листке, и довольный Сева побежал на первый этаж, к себе в комнату, чтобы переписать все в тетрадь, бросив вместо благодарности:

– Если тебе что надо, скажи, я принесу!

Не сказать, что его прагматизм показался Белке приятным, но он оказался удобным.

Для начала – все-таки Сева умел быть благодарным – он притащил ей пирог с брусникой. Когда Белка похвалила кулинарные способности его мамы, Сева пожал плечами:

– Ты че, когда ей пироги печь? В кафешке продаются. По восемь рублей штука.

– По сколько-сколько? – изумилась Белка.

Ей казалось, что восемь рублей даже коробок спичек не может стоить, а уж тем более набитый ягодами пирог величиной с ладонь. Или, наоборот, столько он и должен стоить? А что в Москве такие пироги – даже не такие, а гораздо хуже, – стоят в двадцать раз дороже, вот это и достойно удивления.

– А зачем тогда у вас печка? – спросила Белка. – Если не для пирогов.

– У нас тут отопление хреновое, – объяснил Сева. – Дом-то на снос давно. Ну и топим печку. А так в ней только бабы Зины мать когда-то что-то пекла. Хлеб или типа того.

Мало в нем было детского и слишком много было той поверхностной, липовой умудренности, которая раздражала Белку не то что в ребенке, но даже во взрослых, воображающих, что уж они-то знают, как все в жизни «на самом деле» устроено, и называющих наивными всех, кто их умудренности не верит.

Но, в конце концов, ее ли дело, что собой представляет этот ребенок? Ей достаточно, что он всегда готов сбегать в магазин за продуктами и она таким образом избавлена хотя бы от того, чтобы обременять этим хозяев.

Решение задачек и написание сочинений про золотую осень и про любимое животное казалось Белке не слишком высокой платой за такую помощь.