внутренних дел или правительством, а сугубо коммунистической партией. Начиная с 1945 года политическая полиция отчитывалась непосредственно перед партийным начальством, грубо игнорируя коалиционное Временное правительство.

Для тех, кто работал в этой структуре, ее особый статус был совершено очевиден. Хотя у Петера имелись заместители, состоявшие в Социал-демократической партии и Партии мелких хозяев, он не обращал ни малейшего внимания на их советы, а само их присутствие никого в департаменте не могло ввести в заблуждение. Один из нижестоящих офицеров позднее вспоминал, что некоммунистические заместители были «полностью изолированы»: «Все прекрасно знали, что их кабинеты прослушиваются, и поэтому в разговорах с ними приходилось проявлять осторожность»[253]. Когда Владимир Фаркаш, сын Михая Фаркаша, в 1946 году устраивался на работу в Департамент государственной безопасности, ему открыто запретили общаться с этими «отверженными»: «Мне не разрешалось предоставлять им какую-либо информацию о своей работе, даже вопреки прямым приказам кого-то из этих двух заместителей»[254].

Венгерские чекисты не обращали внимания на жалобы некоммунистических политиков, касавшиеся их поведения. В августе 1945 года заместитель министра юстиции направил министру внутренних дел письмо, в котором сетовал на то, что политическая полиция «арестовывает прокуроров и судей без предварительной санкции министерства»; подобная практика, по его словам, «серьезно подрывает авторитет правоохранительной системы». Департамент государственной безопасности не отреагировал. Годом позже аналогичное недовольство выразил один из парламентариев, но к тому времени, когда его запрос вынесли на депутатское рассмотрение, ему уже пришлось бежать из страны. К 1946 году такая критика стала небезопасной[255]. Как и в Польше, венгерская политическая полиция не отчитывалась ни перед кем, кроме самой себя. Как в Польше, она очень быстро расширяла штат. В феврале 1946 года организация Петера в Будапеште насчитывала 848 сотрудников. К 1953 году возглавляемая им спецслужба, к тому моменту переименованная в Управление государственной безопасности (Allamvedelmi Hatosag), имела 5750 штатных сотрудников и еще больше осведомителей[256].

С самого начала в новом ведомстве работали советские консультанты. «Советник Орлов», которого один из чиновников венгерского МВД характеризовал как «переодетого в штатское офицера НКВД», с февраля 1945 года занимал кабинет на проспекте Андраши, 60. Еще три вооруженных сотрудника, на этот раз в форме НКВД, находились у него в подчинении[257]. К марту 1945 года сложилась вся командная цепочка. На верхней ступени находился генерал Федор Белкин, официально работавший в Союзной контрольной комиссии, но на деле возглавлявший всю восточноевропейскую разведку НКВД, штаб-квартира которой находилась в Бадене неподалеку от Вены. Кроме того, с 1947 года НКВД имел постоянного представителя в Будапеште. «Братское содействие» людей, занимавших эту должность, оказалось неоценимым при подготовке местных показательных процессов. В их подчинении находились многочисленные временные советники. Даже спустя несколько лет, в ноябре 1952 года, согласно платежной ведомости Управления государственной безопасности, в Венгрии находились 33 офицера советских спецслужб и 13 членов их семей. Помимо относительно высоких зарплат, их обеспечивали меблированными квартирами, средствами на транспорт, бассейном и бесплатным спортивным инвентарем, включая шахматы, домино и столы для пинг-понга, а также прислугой. По выходным советские чекисты охотились. По словам бывшего министра внутренних дел, советские консультанты ежедневно получали агентурные сводки и часто встречались с представителями венгерских спецслужб. Их советы неизменно принимались, хотя эти офицеры никогда не исходили из интересов той страны, в которой служили. В ночь на 29 октября 1956 года, когда на какой-то краткий миг показалось, что венгерская революция может закончиться выдворением представителей СССР из страны, все они, опасаясь возмездия толпы, вылетели в Москву[258].

Руководители венгерской политической полиции находились в тесном контакте со своими советскими менторами. Петер, по свидетельству Фаркаша, ежедневно общался с Орловым[259]. Но русские в Будапеште оказывали влияние и другими способами, в частности через небольшие и не слишком заметные, но мощные общины советских или советизированных венгров, родившихся или долгое время живших в Советском Союзе. Выходцем из такой общины был, например, Янош Ковач, полковник НКВД венгерского происхождения, работавший заместителем Петера с января 1945 по 1948 год. Еще более значительную роль сыграл Рудольф Гарасин — человек, официальная биография которого вряд ли могла объяснить его могущество. Его жизненный путь свидетельствует о том, что у венгров имелись и тайные пути, по которым можно было попасть в спецслужбы.

Гарасин родился в Венгрии, но еще подростком после Первой мировой войны был отправлен в российскую тюрьму за какое-то политическое преступление. Этот опыт сделал его радикалом: он присоединился к большевикам, записался в Красную армию и принял активное участие в русской революции, а потом и в Гражданской войне. В конечном счете в Венгрию он не вернулся — недолговечная революция, которую затевал Бела Кун, закончилась слишком быстро, — а обосновался в Советском Союзе[260]. По его собственному свидетельству, его карьера в СССР была ничем не примечательной. Согласно записке, которую Гарасин потом подготовил для венгерских историков партии, он активно участвовал в жизни венгерской эмигрантской общины, изучал инженерное дело, а потом работал по линии министерства легкой промышленности. В годы войны он вновь стал офицером Красной армии, но, получив ранение, вернулся к работе в тылу. Весной 1944 года его внезапно вызвали в Москву и отвезли на встречу с ответственным политработником Красной армии. «После того как мы с ним выпили чаю, появился лейтенант в голубой фуражке НКВД и, не говоря ни слова, проводил меня к машине, которая доставила нас на площадь Маркса и Энгельса, — вспоминал Гарасин. — Там меня ждал другой лейтенант, указавший на дверь и оставивший меня одного. Я вошел — в холле никого не было». Но загадка разрешилась быстро: появившиеся из полумрака товарищи Ракоши и Фаркаш заключили гостя в крепкие объятия.

По словам Гарасина, сначала товарищ Ракоши, шутя, распекал его за то, что тот пропал слишком надолго («им пришлось полгода искать меня»), а затем попросил о помощи. Главный венгерский коммунист хотел, чтобы Гарасин занялся отбором добровольцев в одной из находящихся в Советском Союзе «антифашистских школ», с тем чтобы составленное из них партизанское соединение вступило бы на территорию Венгрии вместе с Красной армией — подобно тому, как «куйбышевская команда» входила с красноармейцами в Польшу. Выражение «антифашистские школы» представляло собой эвфемизм: речь шла о лагерях для военнопленных, где бывших венгерских военнослужащих обучали основам коммунизма. Гарасин сделал то, о чем его попросили. Он познакомился с венграми, работавшими в «Институте 101» — теперь так называлась бывшая штаб-квартира Коминтерна. Затем он посетил «антифашистскую школу» в подмосковном Красногорске, где его впечатлил необычайный энтузиазм кандидатов в рекруты. По его словам, большинство военнопленных настолько хотели вернуться в Венгрию и сражаться со своими бывшими союзниками, что записывались в его