дремавший на облучке в ожидании седоков, являл собой распространенный тип петербургского «ваньки» — именно такие, как он, крестьяне, приехавшие на заработки в столицу, и составляли основную часть городского транспорта, так что в отдельные зимние месяцы их насчитывалось на улицах до семи тысяч.

В отличие от ломовых, которые занимались доставкой грузов, легковые извозчики перевозили по городу публику. В свою очередь, они подразделялись на «биржевых», то есть ожидавших седоков в специально предназначенном для этого месте, и на простых «ванек» без места, которые в большинстве своем работали не самостоятельно, а «на хозяина». Но в любом случае, каждый из них был обязан сдать экзамен на знание города, правил уличного движения и на управление лошадьми. Экзамен принимали полицейские чины и представители Городской думы, после чего выписывался специальный «билет», то есть разрешение на извоз, а также ярлык с номером экипажа, указанием части и околотка, к которым извозчик был приписан. Ярлык нашивался на армяк сзади, прямо под воротом — так, чтобы седоки могли видеть его и знали, на кого жаловаться, если что-то им приходилось не по нраву. Кроме этого, отличали извозчика желтый кушак и меховая шапка с желтым верхом.

Прокатиться на «ваньке» считалось вполне по карману и не зазорно почти любому жителю Санкт-Петербурга, вне зависимости от чина или звания — например, от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры можно было добраться всего за шесть копеек. Хотя при этом очень многие извозчики недостаточно хорошо знали город и зачастую просили своих седоков показать им дорогу до нужного адреса…

Зато иногда «ванькам» перепадала совсем уж негаданная удача. Например, по трактирам и чайным рассказывали, будто сам Александр I, любивший прогуливаться пешком по набережным, был однажды застигнут непогодой, вскочил на первые попавшиеся дрожки и велел везти его в Зимний дворец. «Ванька», понятное дело, Государя не опознал и решил, что это какой-нибудь офицер из дворцового караула. У императора, естественно, не было при себе мелочи, и, доехав до места, он попросил извозчика подождать, когда ему вынесут деньги. Мужичок решил, что офицер хочет скрыться, не расплатившись, и потребовал в залог шинель. Когда через несколько минут ливрейный лакей вынес из дворца рубль серебром — что составляло примерно месячный доход «ваньки», но было дешевле шинели — извозчик отказался отдавать дорогую вещь кому попало. И только после того, как к нему вышел с тем же рублём сам Илья Байков, придворный царский кучер, которого знали в лицо все столичные жители, «ванька» понял, кого ему довелось подвезти…

Впрочем, вряд ли извозчик, поджидавший в этот вечер седоков на противоположной стороне Литейного проспекта, мог надеяться повстречать здесь гуляющего в одиночестве Государя. Скорее, он рассчитывал на февральский морозец и на молодого человека, который вот уже битый час не мог распрощаться со своей девицей перед глухими воротами дома Антонова[15]. Дом был в пять этажей, доходный, как и большинство окружающих зданий, с великим множеством резных фигур и украшений на фасаде. Очевидно, барышня жила здесь и позволила кавалеру себя проводить — однако по каким-то причинам еще не могла или же не хотела приглашать его к себе.

Внешность у нее была самая обыкновенная: носик, пухлые губки, румянец и ямочки на щеках. И одета она была, разумеется, лучше обыкновенной господской прислуги — но, конечно же, не настолько, чтобы выглядеть дамой из так называемого «светского общества». Руки барышня прятала в теплую муфту, не слишком естественно хохотала в ответ на все, что бы ей ни сказал собеседник — и, в общем, более всего, напоминала курсистку или домашнюю учительницу, которой давно уже хочется замуж.

Молодой человек, вероятно, служил при торговой конторе или приказчиком в магазине. На голове у него, совершенно не по сезону, был надет щегольской котелок, в котором он сам себе, видимо, представлялся неотразимым красавцем. Красота же, как водится, требует жертв, каковыми явились на этот раз покрасневшие уши настойчивого кавалера. И по этой причине вполне можно было рассчитывать, что, распрощавшись, в конце концов, с милой девушкой, незадачливый ухажер поспешит взять извозчика, чтобы скорее добраться домой и не отморозить их окончательно…

Колокол на звоннице Владимирского собора отбил очередную четверть часа.

Молодой человек в котелке не без труда стянул перчатку, сунул руку за пазуху под пальто и достал карманные часы на цепочке. Очевидно, свидание подходило к концу.

— Поглядите-ка… — тронула барышня за рукав своего кавалера.

Молодой человек обернулся как раз в тот момент, когда городовой на перекрестке старательно вытянулся во фронт и приложил руку к папахе, отдавая честь. Спустя еще мгновение с Невского проспекта на Литейный повернул закрытый зимний экипаж. Сытые, подобранные точно в масть лошади легко и дружно понесли его по мостовой, оставляя на белом снегу ровный след от копыт и полозьев. Впрочем, кучер почти сразу после поворота подобрал повод, а затем и вовсе остановил упряжку напротив доходного дома Красовской.

Старший дворник тут же, выкатив грудь колесом, застыл по стойке смирно.

Его помощники перестали орудовать лопатами.

Унылый «ванька» тяжело вздохнул и завистливо покачал головой.

Торговец книгами остановился, приоткрыв рот.

И даже влюбленная пара, казалось, на какое-то время потеряла интерес друг к другу…

Первым делом, едва только лошади окончательно встали, соскочил вниз сидевший на козлах слева от кучера господин в штатском платье, похожим на сотрудника охранного отделения.

Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, он подал знак тем, кто был внутри экипажа. Дверь кареты открылась, и из нее появился офицер-порученец с петлицами Тифлисского гренадерского полка. Офицер еще раз внимательно оглядел окружающую обстановку, убрал руку с расстегнутой кобуры и помог выбраться из экипажа высокому худощавому старику лет шестидесяти, с огромными густыми бакенбардами и усами, расчесанными по моде последней турецкой войны. Из-под накинутой на плечи генеральской шинели, которая распахнулась немного при выходе, на секунду мелькнул шитый золотом, густо увешанный орденами мундир. Поблагодарив своего порученца, генерал отдал какие-то распоряжения напоследок, попрощался с ним за руку и привычно направился прямо к парадному входу.

После того, как его высокопревосходительство зашел в дом, офицер приказал что-то кучеру и сел обратно в карету, а господин полицейского вида снова забрался на козлы. Кучер, без суеты перебрал вожжи, произнес басом привычное «Н-но-о», слегка хлопнул ближайшую лошадь по крупу — и экипаж легко стронулся с места в направлении нового, только недавно построенного Александровского моста.

Вскоре он совсем исчез из виду.

Проводив укативший по Литейному проспекту экипаж, старший дворник заставил вернуться к работе помощников и посмотрел в противоположную сторону. На прежнем месте, возле доходного дома