— Эй, погодите-ка. Вы не можете вот так явиться и закрыть нас. Этим людям надо кормить жен и детей!

— Согласна. Поэтому нам всем следует поторопиться исправить эту неприемлемую ситуацию.

После долгих споров Эмма согласилась перенести осмотр рудников на завтрашнее утро. Весь остаток дня она провела в деревянном домике, под крышей которой располагались кузня и шахтерский магазин, с Тедом Филлисом и пришла к заключению, что не испытывает к этому человеку ни симпатии, ни доверия.

С наступлением сумерек она покинула мужскую компанию и поспешно вернулась в «Золотую подкову». Там она сняла отдельный номер, радуясь возможности остаться одной в этой крошечной комнатушке, оклеенной веселенькими обоями в цветочек.

Алан зол на нее за то, что она здесь.

За то, что помогла ему.

Ну а чего же она ожидала? Что он будет скакать от радости, потому что она и его брат вмешались и спасли его красивую голову? Неужели ей и графу Шеридану следовало просто стоять и смотреть, как разъяренные рудокопы убивают Алана?

— Эмма.

Она открыла глаза и прислушалась к шороху ветра за окном. Сердце учащенно билось, звуки пьяного смеха из таверны докатились до нее громовым раскатом.

— Эмма, — снова послышался голос Алана, потом стук в дверь.

Сколько она проспала?

Молодая женщина соскользнула с кровати и босиком поспешила к двери. Открыв ее, она увидела угрюмое лицо Алана.

— Извини, — сказал он и вошел в комнату. — Я тебя разбудил?

Эмма бросила взгляд на дверь.

— Закрой, — приказал он и, когда она заколебалась, взглянул на нее с усмешкой в глазах. — Ну-ну, дорогая, ведь можем же мы побыть наедине.

Она закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, наблюдала за тем, как он медленно поворачивается.

Алан сощурился. Эмма расстегнула верхние пуговки платья, прежде чем лечь в постель. Теперь оно распахнулось, обнажая полоску белого тела и розовый бутон татуировки на груди. По растрепанным, выбившимся из узла волосам и слегка припухшим глазам было очевидно, что она спала.

— Вы пьяны? — спросила Эмма несколько хрипловатым голосом. — Если да, сэр, то лучше сейчас же уходите. Я не имею ни малейшего желания общаться и спорить с пьяным.

— С чего ты взяла, что я пришел спорить?

Она подозрительно нахмурилась и облизала губы кончиком языка.

— Мой братец вежливо попросил меня составить ему компанию за выпивкой перед ужином — событие, как ты понимаешь. Подозреваю, что он намерен словесно высечь меня за то, что моя мать живет в Шеридан-холле. Он, без сомнения, напомнит, что Шеридан-холл принадлежит мне лишь на испытательный срок, а именно если я не продемонстрирую платежеспособности к концу следующего года, собственность вернется к нему. И он имеет полное право требовать, чтобы Лаура Мердок была удалена из дома. А я должен буду оставить свои мечты владеть Шеридан-холлом и покинуть его, чтобы до конца дней жить с женщиной, которая вышвырнула меня из дома, когда мне было семь лет… Однако, будучи внимательным мужем, я сказал ему, что должен проконсультироваться с тобой перед нашим тет-а-тет. Кроме того, нам так много надо наверстать. Не так ли?

— Именно. — Она прочистила горло и сунула руку в карман платья, доставая очки.

Алан засмеялся и покачал головой. Он двинулся к ней, наблюдая, как глаза ее сделались огромными за толстыми линзами.

— Сегодня ты не спрячешься за этой дрянью.

Не успела она опомниться, как он сорвал с нее очки и швырнул их на пол, потом придавил каблуком, раздавливая стекла.

Эмма ахнула:

— Что ты делаешь?!

— Вот что.

Взяв жену одной рукой за горло, он прислонил ее спиной к двери, наблюдая, как сине-зеленые глаза вспыхнули страхом и вызовом, а рот приоткрылся. Она вцепилась в его запястье обеими руками.

На мгновение злость на ее с Ральфом вмешательство в его жизнь была забыта. Неожиданная волна желания залила его.

— Сэр, вам меня не напугать, — спокойно сказала Эмма. — И, — добавила она выразительно, — дома у меня есть еще одни очки.

Его рот скривился в улыбке, он приблизил к ней лицо:

— О, я не собираюсь причинять тебе вред, моя милая. Стены слишком тонки. Могут быть свидетели. Нет, я пришел сюда за другим. За тем, что потерял сегодня…

Эмма медленно заморгала и, казалось, смутилась, потом занервничала, потом вздрогнула, когда он протиснул колено между ее бедер и прижал спиной к двери. Взгляд женщины остановился на его лице, и, сделав резкий вдох, она в отчаянии попыталась перехватить его руку, скользнувшую вниз, чтобы поднять край платья.

— Ч-что ты делаешь? — возмутилась она сдавленным голосом.

У нее ничего не было под платьем. Бедро было теплым, гладким и крепким.

— Я же сказал тебе. Боюсь, я потерял кое-что сегодня или, может, в тот момент, когда согласился на условия твоего отца относительно приданого. Ты еще не догадалась, что я ищу, моя дорогая женушка? Гм? Тогда позволь мне сказать тебе. Я ищу свое мужское достоинство. Ты кастрировала меня сегодня перед всеми этими людьми, вот я и подумал, может, ты здесь его прячешь.

Ее глаза встретились с его глазами, губы приоткрылись. Она лишь охнула, когда его рука обхватила ее влажную, чувствительную плоть.

Он ожидал борьбы, язвительных колкостей или сурового выговора за столь грубое обращение с ней. Он хотел шокировать ее. Заставить почувствовать унижение. Но она стояла, подобно лани, застывшей под дулом ружья, а тело ее становилось горячим и податливым под его прикосновением. Хотя, впрочем, чему удивляться? В конце концов, такова ее репутация.

Нахмурившись, он вспомнил те минуты, когда целовал ее, снова испытав то тревожащее наслаждение, которое обнаружил во вкусе и прикосновении ее губ. Если он постоит здесь еще, вспоминая о ее мягких губах, открывающихся навстречу ему, словно лепестки розы, тянущиеся к солнцу, они пробудят в нем обезумевшее от страсти животное, и он позабудет причины своего гнева. Он совершит какую-нибудь глупость, например, швырнет ее на кровать и проникнет в ее тело…

Проклятие, она такая соблазнительная.

Его пальцы нежно играли с ней до тех пор, пока лицо ее не вспыхнуло, а чувствительная плоть не стала еще более влажной и горячей. Тишину прерывало лишь ее неровное дыхание. Глаза ее покрылись поволокой, сочные губы приоткрылись…

Ей нравится это. О да. Он гадал, что же еще она любит. Ждет ли от него мягкой нежности или первобытной страсти… Необузданной. Дикой. Взрывной.

Если бы он сейчас был немножко пьянее, то мог бы забыть, как она манипулировала и распоряжалась — кастрировала его перед всем Винсайдом…

Но он слишком зол.

Убрав руку, он отступил, ослепив ее улыбкой, которая пригвоздила ее к двери с той же силой, что и его тело минуту назад. Она заметно дрожала, лицо горело. Какой юной и уязвимой казалась она в этот момент… Будь она девственницей, он мог бы истолковать ее дрожь испугом от его сексуальной агрессивности. Но наверняка это распутство заставило ее покраснеть от жаркой страсти…