отряхнул, завел в гости к своему внуку-ветеринару, который работал за углом. Надо же было узнать, целы ли у меня кости, как зрачки реагируют на свет. Он настаивал на нормальном враче, но я отказался. Никогда не любил ни людей в белых халатах, ни супер стерильный запашок в клиниках. В общем, сотрясения нет, зато ушибов вагон и целая тележка.

— Слушай, надо в больницу! — заявляет Дашка, осмотрев меня с ног до головы.

— Да все нормально.

— Нет, не нормально! — она впервые повышает на меня голос в такой манере. Правда, он у неё дрожит, и в глазах слезы застыли. Уверен, даже мама бы не стала так остро реагировать на мои синяки, как сейчас Дашка.

— Это просто ссадины.

— Ссадины? — она продолжает копошиться в своей аптечке.

— Ага, они вроде как украшают мужчин.

— Глеб, — Даша наносит на палочку мазь и подносит её к моей брови.

— Разве я не круто выгляжу? — продолжаю ерничать, тем самым пытаясь отвлечь её от плохих мыслей. Но я совру, если скажу, что мне неприятна ее забота. Ради такого можно сходить подраться еще разок.

— Нет, не круто, — уж больно строго отрезает Дашка. Затем осторожно дотрагивается до ранки, и даже дует, хотя это не помогает от боли. Я стараюсь, не морщится, все-таки не по-мужски это охать, ахать, кряхтеть.

— А что тогда круто?

— Не знаю, — чуть мягче отвечает она, наклеивая лейкопластырь. — Но точно не это.

В какой-то момент боль отступает на второй план, я делаю слишком глубокие вдохи, заполняя лёгкие ароматом, исходящим от Даши. И мне вдруг кажется, что я сорвусь. Не сейчас, так через минуту или десять минут. Мой предел все — улетучился, остался в комнате, где я вырос и давал сам себе обещание.

— Все нормально, — произношу, убирая нежно её руку от своего лица.

— С кем ты... подрался? — девичий голос выдает волнение.

— С Артемом, — спокойно произношу. — Мне кажется, что кроме выбитого зуба, там ещё и сломан нос. По крайней мере, я очень старался.

— Господи! — Даша взмахивает руками, подскакивая с дивана. — Это из-за меня, да?

Не отвечаю, ведь по факту никакой информации мне вытащить не удалось. Между нами сразу завязалась драка.

— Из-за того, что он меня в поле бросил, да? Да оно же того не стоит, Глеб.

От каждого её случайно произнесенного слова мои сбитые кулаки сжимаются с новой силой. Больше не улыбаюсь, хотя еще минутой ранее сидел, сиял и едва невидимым хвостиком не махал. Про какое поле она говорит? В смысле, бросил? Что этот урод успел натворить с моей Дашкой?

— Тем более я вернулась в целости, да и Артём... Он извинился.

— Чего? — теперь и я подскакиваю, спину правда тут же простреливает, ну и плевать. Сейчас это не главное.

— Глеб, сядь, — прикрикивает она и зачем-то пытается усадить меня.

— В какое нафиг поле, Даша? Что произошло у тебя с ним?

— Так… — глаза ее расширяются, Дашка проводит языком по пересохшим от волнения губам, и снова вот эта ее странная реакция: пальцы заламывать начинает, взгляд в сторону отводит. — Это не из-за… меня?

— Из-за тебя, — не подумав о последствиях, стреляю правдой ей в лоб. — Но я не знал ни про какое поле. А знал бы, не ждал никакой встречи, так бы на месте в универе ему ребра и сломал. Что он сделал тебе? Немедленно рассказывай!

— Глеб! — Дашка сжимает свою руку в области локтя, всем видом демонстрируя, что разговор продолжать не хочет.

— Что Глеб? Почему ты ничего не сказала? Почему… — я отхожу от нее, от злости пнув маленький пуфик, который стоит рядом с диваном. — Почему не попросила помощи?

— Глеб… — дрожащим голосом произносит она мое имя, но я не останавливаюсь в своих сокрушительных ругательствах. Меня изнутри просто ломает от одной мысли, что Артем ходил со мной по одной территории, лыбился, а Дашка молча терпела нападки с его стороны.

— Ты понимаешь, что молчать — самое идиотское решение?

— А кому я должна была говорить? — вдруг взрывается она, воинственно сделав шаг навстречу ко мне. — Тебе? Да ты же меня ненавидел всегда, присылал эти проклятые черные розы на выступления, угрожал. А я ведь… — с ее глаз скатываются слезы, но, кажется, Даша их не замечает. — Я так хотела семью. Я всю жизнь была одна, понимаешь? Я привыкла, что меня никто не может защитить. А знаешь, что самое ужасное? — она шмыгает носом, поджимая губы. От нее такой у меня у самого все разрушается, словно кто-то душу рвет в клочья.

— Самое ужасное, что когда я первый раз тебя увидела, то подумала: вау, у меня наконец-то появился брат. Он будет крутым и смелым, он будет защищать меня. Но ты показал мне на мое место, не подумав, что выбора у меня никогда не было! Я не могла уйти из твоего дома, не могла перестать танцевать для твоей матери. Хотя в балетном училище нас унижали, издевались, доводили до слез. Господи! Глеб! — Дашка закрывает руками лицо и стоит так какое-то время, тихонько всхлипывая.

Я тоже молчу, перевариваю. Понимаю, что нам обоим было больно, не мне одному. Мы оба заложники ситуации, а ведь раньше происходящее виделась в ином ключе.

Поднимаю руку, взглянув на свою татуировку. Это символ моего обещания, вечной памяти и оковы, которые держат меня подальше от собственных желания. Провожу пальцами по рисунку и мысленно произношу:

“Прости, родная, что я подвожу тебя и не могу сдержать обещание. Это выше меня, теперь уж точно. В конце концов, мы втроем заложники судьбы…”

Когда я перевожу взгляд на Дашку, то обнаруживаю, что она идет в сторону выхода. Стремительно накидывает на плечи куртку, засовывает ноги в туфли. Я больше не медлю, догоняю ее, хватаю за запястье и резко тяну к себе, захватив в кольцо своих рук. Прижимаю крепко, обнимаю так, как всегда мечтал.

— Глеб, — она дергается, пытается освободиться. Но и здесь я раскрываю свои карты окончательно. Беру ее заплаканное лицо в свои ладони, наклоняюсь, касаясь лбом ее лба.

— Глеб, — шепчет Дашка, мне кажется, я слышу гул ее сердца или это мое так шалит, словно сошло окончательно с орбит.

— Ты мне нужна, — произношу так уверенно, как никогда.

Даша вглядывается в мои глаза в поисках ответов или чего-то еще, я толком не пойму. Мне почему-то страшно, что сейчас она пошлет меня, ведь в целом право имеет. Я столько лет пакостил ей, что за такое не грех возненавидеть.

— Врешь.

— Не вру, это искренне, — я и не дышу похоже, пока жду ее