— Я держал тебя очень долго. — Он примирительно улыбнулся и легонько обнял ее за плечи рукой. — Пойдем. Мы будем вспоминать эту ночь.

Она посмотрела на него и сразу вспомнила все, что забыла за последние несколько часов.

— Тебе не следует провожать меня.

— Не говори глупости, — улыбнулся он. Она позволила ему довести себя до двери. Она шла напряженно, держась так, чтобы их тела не соприкасались. Она была готова к тому, что, конечно, наступит вслед за этим, но не к тому, что в действительности случилось.

Грант положил руки ей на плечи и нежно поцеловал в лоб. Потом повернулся и ушел.

Ханна стояла в темноте и пыталась понять свое отношение к этому. В самом деле он собирался покончить с этим? Да, по-видимому, так: она слышала звук его удаляющихся шагов.

Ну и ну. Она отшвырнула босоножки, затем расстегнула молнию на платье. Это оказалось легче, чем она ожидала.

Через некоторое время она сняла грим с лица, надела тенниску и трусики вместо того, чтобы надеть ночную рубашку, на чем настаивала Салли и другие девушки, даря ее, забралась в постель и уснула крепким сном.

Она медленно просыпалась, дрожа от неожиданного холода, принесенного ночным бризом, который дул сквозь открытые окна. Она вздох-

нула, сбросила одеяло, подошла к окну, чтобы закрыть его, и замерла.

Какая-то фигура стояла в зале, освещаемая лампами из-под воды в бассейне. Он, все еще одетый так, как был одет несколько часов назад для обеда, стоял, глядя на меняющиеся картины в воде. Было что-то в линии его плеч, что заставило ее сердце дрогнуть.

Она не знала, почему она пошла к двери и открыла ее. Может быть, потому, что была ночь и все казалось иллюзорным в слабом мерцающем свете.

Она прошлепала босыми ногами по каменным плитам, остановилась на некотором расстоянии от него и тихо позвала по имени.

Он не повернулся и не казался удивленным ее присутствием. Его плечи поднялись, затем опали, и она услышала, как он вздохнул, перед тем как заговорить.

— Все в порядке, Ханна. Иди спать.

— Грант, что случилось?

— Ничего. Просто я не мог уснуть. Теперь она поняла, что увидела в нем, когда смотрела на него из окна. Была какая-то слабость в каждой линии его тела, и это отозвалось в ее сердце.

— Могу я сделать что-нибудь?

— Ты?.. — Он засмеялся, хотя это вовсе и не звучало как смех.

— Вернись в постель. Я не хотел будить тебя. Я… я больше не буду тебя тревожить,

Она подошла к нему и протянула руку, но затем отдернула ее, не дотронувшись до него.

— Если ты… если ты хочешь сесть и поговорить немного…

— Поговорить? — Он повернулся к ней, его галстук был развязан, и верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. — Поговорить? Черт побери, Ханна, я достаточно поговорил.

Если бы только я могла видеть его лицо, подумала она, если бы только я могла видеть, что же в его глазах.

— Я только хочу помочь…

— Тогда иди спать!

— Это… Это потому, что ты расстроен относительно нас? — Он не ответил, и она подошла ближе. — Я хотела сказать не то, что сказала, — прошептала она, — о… о том, что я как проститутка. Я хочу сказать, мы не поняли друг друга, вот и все. Я знаю, ты не…

Она закричала, когда он схватил ее.

— Ты, дурочка, — забормотал он, — ты не поняла?

— Ну да. Это то, что я пытаюсь сказать тебе. Никто не должен знать, что плохого произошло между нами. Мы можем сказать, что мы…

— Я подумал, что я могу сделать это, — прошептал он. Его руки скользнули к ее шее, затем к лицу. — Я думал, я могу привезти тебя сюда, не прикасаться к тебе, черт, я думал ухаживать за тобой…

— Ухаживать за мной?

— Да, черт побери. Ухаживать за тобой, так, чтобы это не стало для тебя ударом, когда мы ляжем с тобой в постель. Я хотел дать нам время, дать тебе время… но я не могу!

Ханна задохнулась, как если бы у нее из легких выкачали воздух.

— Я знаю, ты хочешь меня так же, как и я тебя, — сказал он, — но…

— Ты не прав, — начала она, но он покачал головой.

— Ты не должна ничего говорить, Ханна. Я знаю теперь, что я никогда не смогу изменить направление твоих мыслей.

Он засунул руки в карманы брюк, затем повернулся спиной к ней.

— Я вел себя в этом деле, словно слон в посудной лавке, и я хочу, чтобы ты знала… я хочу, чтобы ты знала, я сожалею.

Он шагнул вперед. Действительно ли он извинялся?

— Ты свободна и можешь уехать, — сказал он. Он перевел дыхание. — Теперь все.

— Все? — прошептала она.

— Да. — Он кивнул. — Это… это была ошибка. — Его плечи выпрямились. — Завтра мы едем домой.

Слезы облегчения появились на глазах Ханны. Это было действительно все. Он освобождал ее от обязательств, аннулировал контракт.

— Только возвращайся в свою комнату, — сказал он.

— Грант…

— Черт побери, иди! — Он повернулся к ней, и их глаза встретились. — Я все еще хочу тебя, и если я начну… — он сглотнул, звук был громким в тишине, — я не остановлюсь.

Она могла уходить от него. Больше он не станет ее удерживать…

Головой она поняла это. Но сердце посылало ей другой знак. Иди к нему, говорило оно с каждым ударом. Теперь, когда он предоставил тебе выбор, ты можешь идти к нему с высоко поднятой головой. Иди к нему, Ханна. Это то, что ты хочешь, то, чего ты всегда хотела…

— Тогда не останавливайся, — сказала она и оказалась в его руках с открывшимся и жаждущим ртом, давая теперь то, что она вольна была дать, беря то, чего она так давно хотела.

— Ханна? — прошептал он, целуя ее.

Она услышала в его голосе вопрос и дала единственный ответ, который могла дать, целуя его со страстью, которой она не могла теперь управлять. Грант шептал ее имя и сжимал ее в своих объятиях.

Лунный свет образовывал дорожку цвета слоновой кости на каменных плитах, ведущих в ее комнату. Он отнес ее в постель и положил на нее, а она смотрела, как он стягивает с себя одежду.

Ее руки потянулись к нему, изучая его кожу, его жесткие волосы, его твердые мускулы. Она подняла свои руки, он снял с нее тенниску и трусики и лег рядом с ней, целуя ее грудь и живот. Она чувствовала, как он дрожит.

— Ханна, — прошептал он.

— Да, — вздохнула она, — о, пожалуйста, да.

Она выгнулась к нему, когда он вошел в нее, встречая каждый глубокий толчок с неизъяснимым блаженством, отдаваясь так, как она никогда не думала, что это возможно, так, что прежде, чем он назвал ее по имени и взорвался в ней, она уже воспарила высоко-высоко, вдребезги разбиваясь на тысячи маленьких кусочков в темноте мексиканской ночи.