Не только этот дом собрались сносить, но и все окрестные. Пару улиц за каналом уже выкосили, а на их месте построили новенькие демократичные двенадцатиэтажки, выкрашенные пятнами – в белый, голубой и сиреневый. Краска в особенности была столь демократична, что начала облезать ещё до заселения.

Самой-то Аги было, может, и всё равно, да в доме этом, что под снос шёл, жила одна из её подопечных. Эта подопечная Аги, пьющая дама семидесяти пяти лет, почти не нуждалась в ней, но иногда утрачивала бодрость, и тогда Аги ходила к ней даже чаще других. Сегодня Аги вдруг увидела то, чего раньше не замечала: за столом в кухне сидел ребёнок. Это был довольно странный ребёнок – по-видимому, очень больной: маленький, как будто распухший, почти без шеи, и пальцы маленькие, треугольные.

– Привет, – удивилась Аги. – А ты кто такой?

– Как кто? Я, – удивился пацан. – Если что, меня зовут Фёдор. Я бабушкин, если что.

– А почему я тебя раньше никогда не видела?

– Так у вас же только один глаз видит, – отметил Фёдор.

Аги очень удивилась. Заметить это было непросто.

– А вообще, я здесь был всегда. Просто так умею прятаться, что меня никто никогда не найдёт, даже у кого два глаза или вообще три…

Пришла бабушка и рассеяла оптическую иллюзию: оказалось, что до этого Фёдор просто кантовался по больничкам и жил в детском доме, но теперь его вроде как временно вылечили, а она стала ходить в церковь и перестала пить (теперь уже, конечно, насовсем, потому что тут уж или Бог, или пьянка, Бог этого дела не одобряет) и забрала Фёдора на каникулы домой. После каникул, конечно, нужно будет обязательно отвезти его обратно.

– Потому что я с ним не справляюсь, – пояснила бабушка. – Ворует, матерится. Сам – «бабушка, люблю не могу», а потом опять за своё. Лживый и хитрый ребёнок. Хорошо ещё больной – меньше зла совершит. Ну ничего, скоро в детдом обратно, там дисциплине хорошо научат.

– У меня демоны в сердце, – сообщил Фёдор с сатанинскою гордостью.

– Вот как, демоны, – поддакнула Аги. – Но, я смотрю, ты рисовать любишь? Там в коридоре много твоих работ.

– Его работа, точно, – сказала бабушка. – Я уж говорю, говорю, да сил никаких нет.

Обрывки обоев в коридоре действительно были исчириканы зелёной ручкой и чёрным фломастером. Например, под зеркалом Фёдор изобразил человечка с большой головой, глазами-точками, без носа и рта, с квадратным туловищем и тонкими короткими ножками. Человечек был окружён замкнутой линией, вписан в неровный овал.

– Это я, – сказал Фёдор. – В могиле. Я там прячусь. Там меня никто не видит и никто не может меня найти. А ночью я, страшный, выскакиваю из могилы и пью у всех кровь, всех убиваю.

– Вот, вот, – бабушка перекрестилась.

– Демоны, – гордо подтвердил Фёдор.

* * *

Чурбанов и Аги сидели на ступеньке лестницы. Фёдор был оставлен на кухне смотреть мультфильмы. Окна хлебозавода желтели напротив квадратным светом.

– Чё за пацан-то? – спросил Чурбанов.

– Документы собираю на опеку. Бабушка не справляется, он болеет и поведение.

– Респект, – сказал Чурбанов. – Я на такое не способен.

– Ты зато на многое другое способен. Постоянно натыкаюсь на твои проекты или на те, которые ты придумал. Сколько ты всего провернул, вспомни.

– Да пиздец просто с этими проектами, – усмехнулся Чурбанов.

Аги пригляделась.

– Прямо вот пиздец?

– Да не, хуйня, – Чурбанов выпустил дым. – Ничего особенного, процесс тут один проиграл.

– Много денег отдашь?

– Банкротиться придётся. И то не факт, что поможет. Есть проблемка, будет ещё один суд, могу и сесть запросто.

– Ого, – сказала Аги. – Сочувствую.

Чурбанов фыркнул.

– Ну, это я так, на самом деле всё не страшно. Мой адвокат очень цепкий чувак, очень чёткий. Я его парню знакомому порекомендовал, там тоже безнадёга была: клады, знаешь эту тему? И что, вышел недавно, очень легко отделался.

– Чего и тебе желаю.

– Ага, спасибо, – сказал Чурбанов. – А кстати, это не ты, случайно, людям рассказываешь, что мы с Чуровым – синхроны?

Аги удивилась.

– Нет, не я.

– Каждый день звонят. Задрали уже звонить. Номера меняю – звонят. Почти все про детей. Я же не ты, я терпеть не могу всяких несчастных. Если бы я был бог, я бы просто сделал сразу, чтобы все были счастливы, и всё! А так, я не бог и мне на них насрать, – сказал Чурбанов, глядя вперёд, сквозь темноту, на жёлтые окна хлебозавода. – Вот если бы мне Чуров сам позвонил и сказал бы: «Айда синхронить».

– Как Чуров тебе это может сказать? Это же нигде не делается, не разрешено. А теперь тем более. Теперь, наверное, после этих новостей, даже испытания запретят.

– А что теперь? – навострил уши Чурбанов.

– А, ты не слышал, – кивнула Аги. – Они же там открытие сделали в кои-то веки. Ну, случайно, конечно. Это же по-настоящему опасно, с их осторожностью такое только случайно и могли открыть. В общем, они везли двух синхронов в штат Юта на конференцию, и надо же такому совпадению случиться – жуткая авария на трассе, и оба синхрона погибли на месте. Казалось бы, подсинхроны тоже должны погибнуть, мы ведь знаем, что их жизнь кончается ровно тогда, когда один из первичных синхронов умирает. Но тут случился неожиданный сюрприз. В общем, их подсинхроны остались живы. И тут что-то заподозрили, стали делать всякие тесты, и наконец до них дошло. Теперь стало ясно, почему подсинхроны умирают вслед за первичным синхроном.

– Ну и почему?

– Потому что до сих пор умирал только один первичный синхрон. Один, а не оба. А другой оставался жить. Один жив, а другой умер. Поэтому в момент смерти одного из первичных синхронов происходил сильнейший сбой общего ритма, понимаешь? В результате которого и гибли все, кто на них завязан, все под синхроны. Чтобы снять этот эффект, первичные синхроны должны умирать одновременно, с разницей максимум в несколько секунд. Только одновременно. Тогда сбоя не возникает, подсинхроны продолжают жить дальше, и у них всё нормально.

– Здорово, – протянул Чурбанов задумчиво. – Получается, мы…

– Получается, что теперь, скорее всего, будет официальный запрет даже на испытания, – сказала Аги. – Всё, вопрос закрыт с синхронизацией. Нельзя это делать ценой человеческой жизни. Двух жизней, – уточнила она.

Чурбанов затушил сигарету и встал. Но тут дверь квартиры приоткрылась.

– Мам? – прохрипел Фёдор, просовывая голову. – У меня всё зависло, и выскочила порнушка.

– Ага, так сама и скачет, с тобой ухо востро, – Аги встала.