стола, — сказала я ему, беря в руки полотенце. — Я пойду посмотрю, кто это.

Он с готовностью кинулся выполнять указания — слез со стола и торопливо схватил снятые брюки.

Я вышла на крыльцо как раз вовремя, чтобы поприветствовать двоих мужчин, которые вели мулов по последнему крутому подъему в наш двор. Это были Ричард Браун и его брат Лайонел из одноименного Браунсвиля. Я была удивлена их появлением. От Риджа до Браунсвиля было добрых три дня дороги, и между поселениями торговля шла не очень бойко. В противоположном направлении на примерно таком же расстоянии находился Салем, но жители Риджа ездили туда гораздо чаще. Переселенцы из графства Мари были отличными мастерами и торговцами: они брали мед, масло, соленую рыбу, шкуры в обмен на сыр, горшки, цыплят и прочую мелкую живность. Насколько я знала, обитатели Браунсвиля занимались разве что продажей дешевых товаров индейцам чероки да производством низкосортного пива, которое не стоило такой долгой дороги.

— Хорошего дня, хозяйка! — Ричард, старший и при этом более щуплый и низкий из братьев, коснулся тульи своей шляпы, но снимать не стал. — Твой муж дома?

— Он у сенника, чистит шкуры. — Я тщательно вытерла руки полотенцем, которое принесла с собой. — Проходите на кухню, я принесу вам сидра.

— Не беспокойся.

Без всяких дальнейших объяснений он развернулся и целенаправленно начал огибать дом. Лайонел Браун, который был чуть выше брата, но так же долговяз и нескладен, как он, коротко кивнул мне и пошел следом за Ричардом. Они оставили своих мулов во дворе со свободно висящими поводьями, очевидно, ожидая, что я ими займусь. Животные медленно разбредались в разные стороны, периодически останавливаясь, чтобы пожевать высокую траву, что росла возле тропинки.

— Хм! — сказала я, глядя вслед братьям Браун.

— Кто это такие? — спросил низкий голос за моей спиной. Бобби Хиггинс тоже вышел на улицу и теперь заглядывал за угол, щуря здоровый глаз. Бобби с подозрением относился к незнакомцам — и в этом не было ничего удивительно, учитывая его бостонские несчастья.

— Соседи, если можно так выразиться.

Я спрыгнула с крыльца и поймала одного мула за поводья прямо перед тем, как он успел дотянуться до персикового деревца, которое я посадила возле дома. Выражая недовольство таким неуместным вмешательством в его дела, мул оглушительно заржал прямо мне в лицо.

— Позвольте мне, мэм.

Бобби, в руках у которого уже были поводья другого мула, потянулся, чтобы взять у меня уздечку.

— А ну-ка стой! — грозно сказал он непокорному мулу. — Уймись сейчас же, а не то выпорю хворостиной.

Бобби был не кавалеристом, а пехотинцем — сейчас это стало совершенно очевидным. Говорил он довольно резко и грозно, но его выдавала так расхожая со словами неуверенная манера держаться. Он неловко дернул за упряжь. Мул тотчас же поджал уши и укусил его за руку.

Бобби закричал и выпустил поводья. Кларенс, мой собственный мул, услыхал шум и громко, приветственно заржал из загона. Оба мула-чужака рысью кинулись к нему, болтая стременными ремнями.

Бобби не сильно пострадал, хотя животное умудрилось прокусить кожу: пятна крови медленно проступали сквозь ткань на рукаве рубашки. Пока я поднимала манжету, чтобы взглянуть на ранение, на крыльце послышались чьи-то торопливые шаги. Я обернулась и увидела Лиззи с большой деревянной ложкой в руках, вид у нее был встревоженный.

— Бобби! Что случилось?

Увидев ее, он мгновенно выпрямился и, изображая полную невозмутимость, откинул локон каштановых волос со лба.

— О, ах! Пустяки, мисс. Вроде как небольшое недоразумение с этими нечестивцами. Нечего бояться, все хорошо.

На этих словах его глаза закатились, и он упал в обморок.

— О! — Лиззи пулей слетела вниз по ступеням и склонилась над Бобби, осторожно похлопывая его по щеке. — С ним все в порядке, миссис Фрэзер?

— Бог его знает, — искренне ответила я. — Думаю, что да. — Дыхание Бобби было спокойным, и я нащупала относительно ровный пульс на запястье.

— Занесем его внутрь? Или стоит принести жженое перо? А может, лучше нашатырь из кабинета? Или бренди? — Лиззи хлопотала, как взволнованный шмель, готовый лететь в любом направлении.

— Нет, думаю, он приходит в себя. — Большинство обмороков длятся не больше пары секунд, по тому, как задвигалась его грудь, я поняла, что Бобби стал дышать глубже.

— Капелька бренди не помешает, — пробормотал он, приоткрывая глаза.

Я кивнула Лиззи, которая тут же исчезла в доме, оставив свою ложку в траве.

— Чувствуешь себя неважно, да? — спросила я сочувственно. Полученная травма была всего лишь царапиной, и я совершенно точно не делала ничего такого, что могло привести взрослого мужчину в состояние шока — по крайней мере, в состояние физического шока. Так в чем же было дело?

— Не знаю, мэм. — Бобби попытался сесть, и, хотя лицо было белым как простыня, в остальном он, кажется, чувствовал себя сносно, поэтому я позволила ему сделать это. — Просто у меня перед глазами то и дело появляются эти точки, они кружатся и жужжат, будто пчелиный рой, а потом все вдруг темнеет.

— То и дело? Такое случалось раньше? — резко спросила я.

— Д‑да, мэм… — Голова Бобби покачивалась, как подсолнух на ветру, и я подхватила его под мышки на случай, если он снова отключится. — Его светлость надеялись, что вы сможете найти какое-нибудь средство, чтобы это прекратилось…

— Его свет… О, так он знает об обмороках?

Боже, ну конечно, он знает, если Бобби то и дело валится без чувств прямо у него перед глазами.

Он кивнул и глубоко, судорожно втянул воздух.

— Доктор Потс регулярно делал мне кровопускания, дважды в неделю. Но, кажется, это не помогло.

— Смею предположить, что нет. Надеюсь, от него было больше пользы с твоим геморроем, — заметила я сухо.

Лицо его слегка порозовело — бедному мальчику не хватило крови, чтобы как следует покраснеть, — и он отвернулся в сторону, уставившись на ложку в траве.

— Эм… Я… никому об этом не рассказывал.

— Нет? — Я была удивлена. — Но…

— Видите ли, это все дорога. Из Вирджинии. — Румянец стал ярче. — Я ни за что бы не сознался, не гори у меня так задница после недели на чертовой лошади — прошу прощения, мэм. У меня не было шанса это скрыть.

— То есть лорд Джон тоже об этом не знал?

Он энергично замотал головой, так что его растрепанные каштановые кудри снова опустились на лицо. Я чувствовала раздражение и досаду — на себя, из-за того, что неверно истолковала мотивы Джона Грея, и на него самого за то, что он сделал из меня дуру.

— Что ж… Тебе уже получше?

Лиззи так и