Но она не пришла. Возможно, потому, что разыгралась метель и дороги стали непроходимы. Ведь добраться из ее дома до библиотеки можно лишь на волшебных санях Санта-Клауса, запряженных оленями, но вряд ли они имеются у нее в наличии. Я старался не думать о том, что Он-то смог до меня добраться, несмотря на снег. На него нельзя равняться, я уже давно привык считать его сверхсуществом, приходящим в назначенный час, словно заколдованное, зацикленное на одно и то же действие, и ничто ему не в силах помешать. Было бы кощунством сравнивать с ним Мону.

12.16. Я снова пересчитал розы, заменил те, что немного примялись под грузом своих товарок. Попытался как можно красивее разложить их в корзине. После обеда выглянуло солнце, и снег растаял с совершенно невероятной, прямо-таки волшебной скоростью. Я перенес цветы в читальный зал. Решил не обставлять все «случайностью», а прямо сказать, что думал о ней и сделал эти розы для нее. Что если бы я мог, я бы купил ей все розы на свете. Живые, естественно. А еще лучше посадил бы розовые кусты в ее честь. А если бы она спросила, почему я не купил настоящие розы? Пришлось бы все ей объяснять. Нет, не годится.

Я так и не смог придумать, как правильнее будет преподнести ей мои поделки.

17.48. Он снова пришел, сделал свое дело и удалился. Я не стал спрашивать его о Моне. Ее не должны касаться досужие разговоры. Даже если она никогда не придет, я все равно сохраню ее визит как драгоценность. Буду вспоминать, как впервые увидел ее, такую беззащитную, ранимую и отчаянно нуждающуюся в любви. Интересно, она сама понимает, как выглядит со стороны?

10 декабря

10.12. Мысли о том, что может происходить у нее в голове, настолько увлекли меня, что я даже не сделал вовремя запись в дневнике, что удивило в первую очередь меня самого. Ведь дневник – это ритуал, который я никогда не нарушаю. Это просто немыслимо, но тем не менее это произошло. Я почти сутки не делал запись в дневнике, поэтому к утру у меня уже было две тысячи триста пятнадцать роз.

* * *

Глядя на бездыханное тело девушки, Никита впал в панику. Первой мыслью было позвонить Кириллу, но он тут же отмел ее. Босс уволит его немедленно за то, что ослушался приказа не приносить мобильный телефон на работу, за то, что пропустил Мону, и за то, что ударил ее электрошокером, который постоянно носил с собой. Его работа была полна неожиданностей, и он предпочитал обезопасить себя от любых непредвиденных обстоятельств.

Девчонка не дышала. Не мог же электрошокер и в самом деле ее убить? Или мог? Никита встал на колени возле нее и прислушался к дыханию. Ничего не услышал. Кажется, был способ узнать, жив ли человек, при помощи зеркальца. Но зеркала в смотровой не было. Никита не придумал ничего лучшего, чем поднести телефон к губам девушки и, задержав собственное дыхание, увидеть, как на блестящем экране образуется легкое запотевшее облачко.

Никита выдохнул. Жива. Это самое главное. Если с девчонкой что-то произойдет, Кирилл сам закопает его в лесу под ближайшим кусточком.

Подхватив Мону на руки (она оказалась тяжелее, чем представлялось), он потащил ее в отведенную спальню. Плюхнул на кровать – девчонка застонала, и Никита чуть не закричал от радости. Жива. Какое счастье!

Он выхватил внутренний телефон, набрал номер графини и попросил ту прийти – кажется, у нее хороший контакт с девчонкой, может, приведет ее в чувство. Сам же лихорадочно стал соображать, как ему выкрутиться. Сказать, что электричество отключилось на несколько секунд и Мона именно в это время сумела отыскать вход в смотровую? Знать бы еще, что она сама расскажет Кириллу? Устроит скандал или промолчит? От этого зависела его дальнейшая судьба.

Несколько минут Никита метался по небольшой комнате как загнанный зверь, когда наконец послышались легкие шаги и в комнату зашла взволнованная графиня.

– Что случилось? – Она бросила быстрый взгляд на Мону, подошла к ней и взяла за руку. – Милая, что с вами? Что с ней? – на этот раз вопрос адресовался Никите. Тот как раз решил, что чем меньше скажет, тем будет лучше для него. Поэтому нарочито равнодушно пожал плечами.

– Потеряла сознание, помогите ей, – распорядился Никита и поспешно вышел из комнаты, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего.

Графиня с нежностью посмотрела на Мону. Продолжая держать ее за руку, она присела на кровать и провела рукой по волосам девушки:

– Милая моя, что случилось?

– Мама, – прошептала девушка, не приходя в сознание.

Графиня замерла, а затем, отогнав выступившие на глазах слезы, снова погладила Мону по голове:

– Все будет хорошо, детка, обязательно.

Несколько часов спустя Мона металась в горячечном бреду, зовя маму и папу. Она плакала, стонала, кусала губы. Графиня обтирала ее мокрым полотенцем, пытаясь сбить поднявшуюся температуру. Все напряжение, боль и горечь последних недель выплескивались наружу. Девушку выворачивало, словно организм избавлялся от интоксикации, которой был подвержен слишком долгое время. К вечеру в ее комнате появился Кирилл и уколол ей лекарство, попросив графиню докладывать о любых изменениях в состоянии. Но изменений не происходило, она все так же стонала, разметавшись по кровати, не реагируя на попытки помочь.

Графиня, позабыв обо всем, не отходила от нее ни на шаг. Она поила девушку с ложечки как маленькую, вытирала ее слезы, гладила по голове и даже пела колыбельные. Под них Мона и засыпала, свернувшись клубочком.

Выздоровление пришло так же неожиданно, как и болезнь. Несколько дней спустя Мона проснулась утром свежая и отдохнувшая, заметила в углу комнаты дремавшую в кресле старшую подругу и искренне удивилась. Она не помнила ничего из того, что произошло с ней за последние несколько дней.

– Графиня? – недоуменно позвала она.

– Мона, детка, – та вскочила словно и не провела без сна три ночи, – вы очнулись!

– Очнулась? – непонимающе переспросила девушка, глаза сияли и она была похожа на ребенка, заснувшего после продолжительной истерики и распахнувшего утром глаза, совершенно ничего не помня.

– Да, деточка, вы заболели, у вас был жар и мы боялись, что потеряем вас, – быстро проговорила графиня, ощупывая голову Моны и убеждаясь в том, что от жара не осталось ни малейшего следа.

– Странно. – Она слишком резко встала и откинула одеяло, голова немилосердно закружилась, и девушка чуть не упала снова на кровать.

– Не торопитесь, потихоньку, – поддержала ее графиня и взяла небольшой термос, стоящий на прикроватной тумбочке. Открыв его и налив в крышку немного свежего бульона, протянула его: – Вот, выпейте.

Мона послушно сделала несколько глотков. Едва теплая жидкость попала в желудок, как она ощутила, что просто зверски проголодалась.

– Знаете, я пыталась сварить себе кашу и пожарить яичницу, – вдруг хихикнула она. Воспоминания о том, что произошло накануне, потихоньку начали возвращаться.