– Идите, – сказал Иннокентий.

Профессор попятился к джипу.

– Чего ты с ним носишься, как с писаной торбой, он работает на Хазара, ворует и продает, – воскликнул Валентин.

– Заткнись, – одернул его Иннокентий.

– Быстрей, – Валентин сверкнул глазами.

Он наступал на Арсения Адольфовича с двустволкой наперевес.

– Но, Кеша… – промямлил профессор, – ты же… почему ты бросил аспирантуру?

– А почему вы уехали из Москвы? Нас обоих позвала романтика, не правда ли?

Иннокентий распахнул дверцу джипа, кивая на пассажирское сиденье рядом с водительским. Арсений Адольфович неловко взобрался на подножку.

– Садитесь, – тихо, но решительно произнес Иннокентий, в то время как Валентин четко наставлял на профессора двустволку.

– Но эта обманщица… она… – Арсений Адольфович, вместо того чтобы сесть на сиденье, спрыгнул с подножки, устремляясь к Галине.

Но, поскользнувшись на камне, рухнул в пыль. И взвыл от боли.

– Ну как же вы так неосторожно! – Иннокентий поспешил к лежавшему на дороге Арсению Адольфовичу.

– Нога, – простонал тот, хватаясь за колено.

Иннокентий помог ему подняться.

– Чего он с ним церемонится? – раздраженно спросил Валентин у сестры.

Арсений Адольфович не мог идти самостоятельно, у него жутко болела коленка. Иннокентий дотащил его до джипа.

– Помоги, чего стоишь? – крикнул он Валентину.

Иннокентий прислонил поджимающего ногу Арсения Адольфовича к корпусу машины. Валентин нехотя поплелся к джипу. В то время как Иннокентий, забравшись в салон, держал протестующего Арсения Адольфовича за подмышки, втягивая его внутрь, Валентин заталкивал профессора снаружи, двигая его ноги.

– Больно! – заорал вдруг профессор, но все было уже закончено.

Дверь за ним захлопнулась.

Оставив профессора, беспомощно клянущего подлую обманщицу, приятели двинулись к морю.

– Так ты его знаешь? – искоса посмотрела на Иннокентия Галина.

Она заметила, что он погрустнел. Державшийся до встречи с профессором бодро и по-деловому, Иннокентий вдруг замкнулся, помрачнел.

– Знаю, – скрывая досаду, ответил он, – я был одним из его любимых учеников. Он научно руководил мной до тех пор, пока мы не поссорились. Он придрался к какой-то мелочи, я вспылил… Он стал зажимать меня, мстя за проявленное неуважение. А все-то неуважение заключалось в научных разногласиях, которые он воспринял как покушение на собственную персону.

– Идиот какой-то, – пренебрежительно вздернула плечи Галина.

– А ты с ним цацкался, – вторил ей брат.

– Ну вы-то вообще – особый случай! – язвительно усмехнулся Иннокентий. – У вас ни к кому нет уважения!

– Про какое уважение он говорит? – заговорщически посмотрел на сестру Валентин. – Сам бедного дядю в тачку запихал, а еще про какое-то уважение талдычит!

– А что же, я должен был допустить, чтобы он побежал освобождать Хазара? – возмутился Иннокентий.

– Давайте замнем, – со вздохом предложила Галина, чувствуя, что страсти опять накаляются.

– Так-то лучше, – одобрительно кивнул Иннокентий.

– Пошли, а то ребята и без профессора скоро дверь выломают.

– И что тогда будет? – судорожно усмехнулась Галина.

– В море утопят, – мрачно процедил Валентин.

Миновав узкий проход меж одноэтажными ветхими домами, больше похожими на сараи, они спускались к морю по пыльной тропинке, стиснутой меж зарослями дикой айвы и мушмулы. У подножия невысоких деревьев трепыхались папоротники. От нагретых репешка и аниса поднимался одуряющий аромат. К нему примешивалось прохладно-пряное дыхание эвкалипта. Им в спины несся сиплый собачий лай, перемежающийся с гаснущей перебранкой птиц.

Справа засверкала серебристо-сиреневая гладь крохотного лимана.

По его берегам рассыпала свои ветви с мелкими листочками ольха. Внизу, подобно положенному на сизую скатерть хрусталю, сияло ленивой рябью море. Иннокентий уже различал вдалеке утес, у которого состоялось их с Галиной знакомство. Он оглянулся – холмящиеся виноградники чуть поблескивали под последними лучами, кипарисы темнели, домики и редкие коттеджи погружались в обволакивающий округу лиловый туман.

Сквозь малахитово-серую ткань неба проступили эпизодические звезды.

Еще полчаса – знал Иннокентий, – и густые накаты сумерек поглотят окоем. Ночь оденет пологие склоны в черный, смутно бронзовеющий скафандр. И только море, тяжело дыша и вяло перекатываясь, будет шевелиться во мраке огромной распластанной медузой. Пока же оно зеркально полыхало на западе и смешивало свою рассыпчатую сепию со слоистой облачной мглой на севере.

– Надо поторапливаться, – нахмурился Валентин.

– Надо, – зевнула Галина, дергая на ходу листву папоротников.

– Ты хоть представляешь, как мы будем теперь жить, и главное – где? – нервно спросил Валентин.

– Понятия не имею, – пожала плечами Галина.

Они были уже у пристани. Несколько лодок покачивались на волнах. Валентин взял у Галины рюкзак и первым прошел по шатким мосткам к лодке. Он кинул рюкзак и ружье в моторку, сошел сам и протянул руку сестре.

Следом за Галиной в лодку погрузился Иннокентий. Валентин отвязал посудину и оттолкнулся от пристани. Потом пересел на корму.

Глухо и надрывно заурчал мотор, толчками выдыхая сизую гарь. От носа лодки полетели острые белые треугольники рассекаемых волн.

– В Рубановское? – равнодушно осведомилась Галина.

– А куда ж еще! – сделал резкое движение головой Валентин.

Сальмон, услышав призыв Малыша, бросил долбать дверь и спустился вниз.

– Малыш? – заорал он. – Ты там?

– Здесь, здесь, – раздался глухой голос Малыша, – открывай, что ли.

Сальмон почти на ощупь нашел дверную ручку и ключ, который Галина оставила в замочной скважине. Дрожащими руками он повернул ключ и отщелкнул язычок замка.

– Где Хазар? – Сальмон вошел в комнату, где, освещаемый двумя свечками, горевшими в дальнем углу, на полу лежал Хазар.

– Чего это с ним?

– Я думаю, об стол долбанулся, – Малыш с тревогой поглядел на шефа.

– Живой?

– Кажись, дышит. Нужно его отсюда вынести.

– Эта сучка дверь заперла, – Сальмон ткнул пальцем куда-то вверх.

– Дверь не проблема, – пожал плечами Малыш, – только голова болит.

– Чего?

– Не знаю, – Малыш пожал плечами, – на меня как будто кирпич свалился, в натуре.