Это произошло в выходные, моя сестра присутствовала при этом, много крика, серьезная драма. Потом я собрал свои вещи, сложил в машину, уехал к другу и больше никогда уже не заходил в его дом. Сначала я жил у этого друга, а неделю спустя купил себе дом в деревне. Это произошло довольно быстро, это было сравнительно легко…

М а л х о в: Твои мать и отец в то время были еще вместе?

Л и н д е м а н н: Да, они были вместе, но жили отдельно. Моя мать по-прежнему жила в Ростоке и всегда приезжала к нему только по выходным. В большинстве случаев по воскресеньям она возвращалась довольно рано, потому что она тоже элементарно не выдерживала стресса с ним.

М а л х о в: В книге твой отец много пишет в воспоминаниях того времени, когда ему было столько же лет, сколько тебе тогда, о своём военном времени. И там он пишет, что вы с ним спорили о его роли во времена национал-социализма. Ты помнишь это?

Л и н д е м а н н: Ну да, я полагаю, если тебя так же поджимают стычки со своим сыном, который именно сейчас находится в сложном периоде, как я тогда, тогда ты о многом задумываешься. Сегодня со мной происходит то же самое, когда вижу свою дочь: например, когда я вижу, как она обращается со своим ребенком, мне довольно часто приходится вспоминать то, как я обходился с ней, когда был в ее возрасте. Самое смешное, что обнаруживается много сходства. К примеру, у нее появился ребенок, когда она тоже была очень молодой. Впрочем, она, гораздо больше, чем я, вросла в семью. На самом деле жаль, что со мной и с моим отцом такого не произошло. И все-таки здорово, что мы с ним провели это время вместе. Конечно, нас это связывало. Это наверняка тоже запускало в нем размышления о молодости: конечно же, на самом деле Тиллю тут очень хорошо.

У него есть работа, даже уже есть автомобиль, у него есть музыка, у него есть подруга – а я в его возрасте лежал в окопах… Мне всегда это преподносилось так. Он регулярно заставлял меня чувствовать себя виноватым, по меньшей мере, он помещал себя на пьедестал по отношению ко мне: я не должен жаловаться. Я в твоем возрасте босым бегал по жнивью, а в животе – картофелина в мундире. Вероятно, в то время они были вынуждены собирать колосья после жатвы, подбирать оставшиеся колосья, потому что были бедны. Босиком, это совсем плохо. Потом речь шла об окружении на войне, об окопах. Я до сих пор не знаю, правда ли всё то, о чем он рассказывал. Якобы в его теле был осколок гранаты, который блуждал по нему. Я расцениваю так, что, быть может, половина из этого соответствовала истине. Он на самом деле многое приукрашивал и преувеличивал. После я возражал: «Я бы спрятался, я бы не пошел на войну. Почему ты вообще позволил втянуть себя в это? Ведь ты мог спрятаться» А он: «Не вышло. Они искали и забирали». Тогда я снова: «Скорее я пошел бы под арест. Я никогда в жизни не пошел бы на фронт, стрелять в людей. Это против моей природы. Лучше я попал бы в тюрьму». «По законам военного времени тебя пристрелят, если ты откажешься от военной службы» – был его ответ.

Несколько лет спустя я действительно отказался от военной службы – против его воли. По этой причине штази постоянно действовали нам на нервы.

Ему даже пришлось лично явиться в военкомат и объяснить там, почему в этом вопросе он больше не имеет на меня никакого влияния.

М а л х о в: В книге он пишет, что ты намеревался пойти в армию.

Л и н д е м а н н: Именно так, полный промах! Впрочем, если бы он описал мое реальное отношение к армии, это выглядело бы как заявление об ошибочности ранее совершенных им действий. У меня все еще осталась объяснительная записка об отклонении от службы, написанная мной. В те времена это было грандиозным событием. Моя позиция была такова: сажайте меня, но я ни в коем случае в армию не пойду. Когда я еще раз повторил это в районном военкомате, началось светопреставление. Мне пришлось присесть рядом, тут же возник товарищ из штази, и стал меня развлекать дальше. Абсолютный стресс! После этого они оставили меня в покое на полгода, и заявили, что я должен еще раз всё тщательно обдумать. Они предоставили мне отсрочку. В любом случае дальше следовало освидетельствование призывников. Но за это время я получил право родительской опеки над своей дочерью Неле. А из этого уже проистекала конфликтная ситуация. Дело в том, что в этом случае мои родители обязаны были взять ребенка к себе. Я не знаю, связались ли они с военкоматом. Ведь нужно же было куда-то деть Неле. Мать было не отыскать. Быть может, по этой причине мне страшно повезло. Еще дважды я получал повестки, неоднократно отправлял туда копию моей объяснительной, а потом в какой-то момент дело заглохло, да и в стране уже наступили перемены.

М а л х о в: В своей книге твой отец описывает так же ваши разногласия о ГДР, например, где речь идет о незаконном переходе из Германской Демократической Республики в Федеративную Республику Германии и в Западный Берлин, о людях, которые бежали на лодках через Балтийское море, и т. д. А ещё о запрещенном западном телевидении. Создается впечатление, что ты непокорный, а он пытается защитить государство. Это впечатление верное?

Л и н д е м а н н: Защитить государство – это слишком громко сказано, ведь у него были абсолютно любые возможности, которые вообще могли быть в ГДР, за исключением свободы передвижения. Тогда некоторые из его коллег даже осмеливались ездить на Запад, где тоже преподавали, и впоследствии рассказывали о той стороне потрясающие истории. К примеру, его лучший друг в то время часто ездил в Швецию, и потом показывал нам фотографии. Я думаю, что мой отец тоже с удовольствием бы ездил, но это было для него под запретом. Несмотря на это, он имел возможность жить достойной жизнью. Он мог, как я уже упоминал, компоновать поездки, он неплохо зарабатывал на своих встречах с читателями, его книги всегда издавались. Он создал так называемый книжный базар, на котором прямо-таки с радостью подписывал детские книги и т. д. Он снова и снова возвращался на новом автомобиле, это был вопрос статуса.

И он знал людей, которые ремонтировали машину. Он не мучился, как другие в ГДР. Да, у обычных рабочих смена начиналась в шесть утра, самое позднее, в половине седьмого, если тебе действительно повезло. Работа в офисе, может быть, в семь. Утром, между пятью и шестью часами, автобусы были битком набиты. Если автобус ломался, становилось холодно, это было полное дерьмо. Работать на конвейере или стоять в поле под дождем и вскапывать свеклу. Он же, напротив, благополучно сидел в тепле. По спортивным соображениям он каждый день приносил из леса дрова, которые потом по выходным пилил. Это была его тренировка. Он понятия не имел, каково это, застревать на мопеде в грязи. Оставить эту штуку лежать и идти на работу пешком 8 км. Естественно, он тоже считал репрессии партийных идиотов скверными. Но в то время это было так. Необходимо было очень со многим соглашаться. Всё всегда нужно было как-то проворачивать и улаживать тайком. В бытовке домостроительного комбината, конечно, тоже расслаблялись, а потом входит бригадир и все умирают от страха. Наказания были драконовские, и особенно за подстрекательство против государства. Тем не менее это относится и ко мне: в ГДР были потрясающие моменты, которые я ничуть не упустил.