Если инспекция уличит кого-то в незнании эстонского, то назначает штраф и предупреждение. Во второй раз штраф больше. В третий раз пойманный лишается права работать по профессии.

Михаил Богрым из Кохтла-Ярве:

– Моя жена учительница. Мы кучу денег потратили на курсы эстонского. Поувольняли врачей, выдающихся специалистов, потому что те недостаточно хорошо знали эстонский. Но ведь это дискриминация!

Однако до сих пор никому не хватило смелости взять под контроль Нарву. Аэт Киисла:

– Я даже молока здесь не могу купить по-эстонски. Иногда меня это бесит. Почему мы так боремся за язык? Потому что нас всего миллион. Хотя иногда я пользуюсь тем, что живу в Нарве.

– Как?

– Я часто превышаю скорость. В Эстонии высокие штрафы. Но если меня останавливает полицейский, я очень быстро говорю по-эстонски. В Нарве никто его толком не знает. Поэтому я устраиваю целый спектакль. Штраф еще ни разу не платила.

Мама, папа и экзамен на эстонца

Когда Саша искал тротил, я пил чай с Асей Михаличенко. Мы сидели в баре в Йыхви, в пятидесяти километрах от Нарвы.

Клиентов бара можно поделить на две группы. У половины из них отчетливо эстонская внешность. У второй половины широкие славянские лица. Первая половина одета скромно. У второй половины дорогие спортивные костюмы, золотые зубы и броские украшения.

По-русски Ася говорит с мамой и друзьями из Йыхви. По-эстонски – со знакомыми по учебе в Тарту.

Больше всего ее раздражает, что многие эстонцы судят ее по фамилии. У нее фамилия русская, поэтому с ней дружить нельзя.

– Однажды ко мне подошел какой-то парень. Я его в жизни не видела. Сказал только, что ненавидит русских, и пошел дальше.

На занятия по современной истории Ася предпочла бы не ходить. По мнению студентов и преподавателей, во всех мировых грехах виноват СССР, а сегодня Россия. На Асю они смотрят так, словно она лично оккупировала Эстонию. В такие моменты ей хочется провалиться под землю.

– Я ведь даже не чистокровная русская, – жалуется она.

Ее мама татарка. Она приехала в Эстонию сразу после окончания института в Ростове-на-Дону. Приехала по любви: жениха еще раньше прислали сюда на работу в шахте. Тогда половина местных жителей была занята на добыче горючих сланцев. Первый отвал начинается в нескольких десятках метров от центра города.

Мама Аси была инспектором. Проверяла продовольственные магазины. Жилось им прекрасно. Эстония была самой богатой из всех республик СССР. Здесь хотел жить каждый, у кого была такая возможность. Историк Ян Левандовский в книге “Эстония” приводит анекдотический случай: фехтовальщики из Каракалпакской АССР решили, что они уже на Западе, и попросили в Таллине политического убежища.

Дома у Аси всего хватало. Директора магазинов заваливали их деликатесами. Отец был шахтером – в то время это считалось самой престижной работой в здешних краях. По-эстонски они не знали ни слова. Но откуда им было знать, если все соседи были русские?

Когда Асе исполнилось пять лет, отец стал штейгером. Тогда в первый и последний раз их приехали навестить дедушка с бабушкой – из Ростова сюда три дня на поезде.

Годом позже развалился Советский Союз, и все начало рушиться. Новое правительство не предоставило родителям гражданства. Им пришлось сдавать “экзамен на эстонца”. Мама сдавала шесть раз. Соседка-эстонка взглянула на образцы вопросов. Она не знала и половины ответов, хотя по-эстонски говорит с детства.

Тогда мама пошла на курсы. Заплатила несколько сотен евро, ночами корпела над учебниками – и снова впустую. Тем временем изменились законы, и без знания эстонского она не могла больше инспектировать магазины. Ее уволили. Директора магазинов делали вид, что ее не узнают. Наконец кто-то из них сжалился и взял ее уборщицей.

У отца дела шли не лучше. Раньше все сланцы шли на продажу в СССР. После 1991 года покупать их стало некому. Отец остался без работы. Не мог найти себе места. Иногда пил, иногда смотрел телевизор. Все чаще бездумно смотрел в окно.

Через несколько месяцев он уехал в Россию. Говорил, что вернется, когда все наладится. Вот уже двенадцать лет от него нет вестей.

Госпожа председатель и беспомощные заключенные

– Русские ассоциируются здесь исключительно с громкой музыкой, мехами и безвкусным макияжем. А мы, эстонские русские, очень отличаемся от тех, что живут в России, – говорит Владислава Вашкина, психотерапевт и председатель Эстонского общества больных рассеянным склерозом.

Интеграция русских с самого начала оказалась главной проблемой Эстонии. В 2005 году группа ученых из Таллина провела исследование. Результаты вышли поразительные. Больше половины эстонцев не приемлют русского образа жизни. Каждый третий не хотел бы работать с русскими. У восьмидесяти пяти процентов эстонцев среди ближайших знакомых нет русских. И все эти показатели растут.

Другие исследования: с 1991 года число самоубийств среди эстонских русских выросло на сорок процентов.

В Кохтла-Ярве на пятьдесят с лишним процентов.

Чай с Вашкиной мы пьем у эстонки Рут Тери, директора центра для бывших заключенных и бездомных. Центр находится в сталинке 1950-х годов постройки. Такие дома долговечнее панельных хрущевок. Тем не менее со здания сыплется штукатурка. Возможно, оно проседает: в двухстах метрах отсюда начинается территория шахты.

– Кохтла-Ярве – удивительное место, – говорит Владислава. – У двадцати тысяч жителей эстонское гражданство, у пяти тысяч русское. А еще у двадцати тысяч нет никакого!

– Как это никакого?

– Они не сдали или не сдавали экзамен на эстонца. Россиянами стать не захотели.

– А как они живут?

– Нормально. Только голосовать не могут. И в любую страну им нужна виза, даже в Россию. Хуже всего то, что происходит в голове таких людей без государства. Несколько лет назад мы исследовали их чувство идентичности. Результаты ужасающие: они не могут найти свое место. Эстония, где они родились, их не хочет. Россия для них тоже не дом. Настоящий шок!

– Почему?

– В советские годы русские в Эстонии находились в привилегированном положении. Внезапно все это кончилось. Они потеряли престиж, работу, гражданство. Многовато для нескольких месяцев. Многие не выдержали.

Рут:

– К тому же за короткое время закрыли пять шахт: Кохтла, Сомпа, Таммику, Ахтме и Кивиыли. Люди не были к этому готовы. Им нужно было помочь.

Центр Рут задумывался как пристанище для тех, кто вышел из тюрьмы и кому некуда идти.

Рут:

– В середине девяностых вышли на свободу многие из тех, кто оказался за решеткой еще в СССР. Их семьи уехали в Россию, здесь никого не осталось. Они были в шоке: другая страна, другие деньги, магазины, товары, законы. Россия не дала им гражданства как бывшим преступникам. Эстония тоже не дала, потому что они не знали эстонского языка. А если вам за пятьдесят, то язык выучить очень сложно. Эстонский относится к финно-угорским языкам. В нем четырнадцать грамматических времен.