Эвелина Гранквист закрыла за Ниной дверь.

– Мне казалось, я все ясно объяснила вчера, – сказала она. – Я возражаю против допроса Ингелы, она не может быть свидетелем в суде.

Нина села за стол, взяла плюшку и откусила от нее.

– У тебя есть полное право иметь свое мнение по данному вопросу, – сказала она.

– Насколько я слышала, ты затребовала историю болезни Ингелы, чего ты, собственно, добиваешься? Вы же все равно не думаете, что Ингела имеет какое-то отношение к делу, в котором обвиняют ее брата?

Нина откусила большой кусок от плюшки и внимательно посмотрела на сидевшую напротив нее женщину, у которой руки и ноги были перекрещены, явно показывая, что она приготовилась защищаться. Раздраженная и обиженная, пожалуй, также печальная и взволнованная.

– Я не верю, что Ингела имеет хоть какое-то отношение к делишкам Ивара, – сказала Нина. – А нет молока к кофе?

Эвелина Гранквист сжала челюсти так, что желваки заходили на щеках, но встала, подошла к холодильнику и достала открытый пакет с молоком.

– Спасибо, – сказала Нина и до краев наполнила им свою чашку.

Она сделала глоток, от холодной добавки кофе стал не таким горячим и поменял цвет на серый, какой имеет грязная вода после мытья посуды.

– Но почему тогда ты здесь? – спросила директриса.

Ее руки больше не перекрещены.

– Ради Ингелы, – ответила Нина.

Глаза Эвелины Гранквист расширились. Нина сидела молча, жевала плюшку, ждала реакции противной стороны.

– Как… что ты имеешь в виду? – спросила наконец ее собеседница.

Нина потянулась за салфеткой и вытерла сахарную обсыпку с губ.

– Предварительное расследование преступления, в котором обвиняется Ивар Берглунд, продолжается уже более года. В нем задействован десяток следователей, и никто из них пока не вспомнил об Ингеле.

Она вперилась взглядом в директрису, в душе надеясь, что это была правда.

– Я сказала «нет», когда они хотели допросить ее, – резко произнесла Эвелина Гранквист. – Объяснила им, что у них ничего не получится.

– Именно это я имею в виду, – сказала Нина. – Никто не настоял на разговоре с ней.

– Она ничего не знает о делах брата.

– Сейчас ты рассуждаешь точно так же, как эти следователи. Ты говоришь вместо Ингелы, словно знаешь лучше, чем она.

Директриса скрестила руки и ноги снова.

– Это ради Ингелы, – уверила она. – Я не хочу, чтобы она волновалась.

– Твое беспокойство вполне понятно, – кивнула Нина.

– У меня хорошие отношения с Ингелой, она мне доверяет. Почему я должна пускать тебя к ней?

Нина выпрямила спину.

– Все, кто работает по данному случаю, обошли своим вниманием Ингелу Берглунд, как умалишенную. Я считаю такое отношение неуважительным.

Директриса поджала губы.

– Я не понимаю, почему это столь важно. Ничто сделанное этим парнем не может оправдывать ваше желание побеспокоить Ингелу.

Нина внимательно посмотрела на нее.

– Его обвиняют в убийстве опустившегося мужчины в Наке в прошлом году, – произнесла она тихо. – Преступник пытал свою жертву, выдрал ногти, подвесил голой над муравейником и обмазал медом. Причиной смерти стало удушение с помощью пластикового пакета. Мы будем рыть носом землю, лишь бы найти преступника, даже если это означает тронуть твои чертежи.

Эвелина вытаращила на нее глаза.

– Ивар Берглунд подозревается в нескольких преступлениях, – продолжила Нина. – Пока еще мы не нашли достаточно доказательств для предъявления ему новых обвинений, но нам удалось привязать его к нанесению тяжких телесных повреждений политику Ингемару Лербергу в Сальтшёбадене в прошлом году, я не знаю, читала ли ты об этом случае в газетах?

Эвелина моргнула несколько раз, пожалуй, искала что-то в своей памяти. Нина не стала дожидаться ее ответа.

– Преступник раздвигал Лербергу ноги, пока мышцы не порвались. Ему связали руки за спиной и подвесили за запястья, в результате чего оба плеча вышли из суставов. Его били по ступням, сломали ему пять ребер и челюсть и выкололи глаз. Он все еще лежит в коме, год спустя, с тяжелыми травмами мозга. К сожалению, дышит сам, а потому его мучения нельзя прекратить, просто выключив аппарат искусственного дыхания.

Лицо директрисы побелело. Она потупила взгляд.

– Жена Ингемара бесследно исчезла, вероятно, Ивар Берглунд убил и ее тоже, – продолжила Нина. – Трое его детей живут в приемной семье. Никто не приходит к нему в больницу. Пусть это и не играет никакой роли, он ведь, скорее всего, полностью выключен из окружающего мира…

Эвелина Гранквист встала и отошла к мойке, налила себе стакан воды и выпила залпом. Потом села снова.

– Ингела не может находиться в зале суда и свидетельствовать, – сказала она тихо. – Из этого ничего не получится. У нее случаются приступы, стоит ей разволноваться.

– Ее никто не собирается вызывать в суд, – успокоила ее Нина. – Процесс почти закончен. Я просто хотела бы поговорить с ней, спросить о том, как они росли вместе.

Она подумала о Петере, приготовившем плюшки, которые она ела, может, Ингела тоже не умела говорить?

Эвелина Гранквист посмотрела на нее, водя пальцами над кофейной чашкой.

– Что именно ты хочешь знать?

– Как все происходило в детстве Ингелы, каким был Ивар. Как думаешь, она сможет ответить на несколько вопросов о своем детстве?

Директриса потянулась за плюшкой. Нина взяла валявшуюся на столе бумажку и скатала ее в маленький твердый шарик.

– Я, конечно, получу историю болезни, – сказала она. – Это просто вопрос времени. Ты можешь помочь мне или нет?

Эвелина опустила глаза.

– Ингела отличается от других, – сказала она. – Диагноз неясен, у нее несколько расстройств, синдром дефицита внимания и гиперактивности с признаками аутизма, возможно, в результате асфиксии при рождении, кто знает. Ее ай-кью достаточно высок, почти на нормальном уровне, хотя она не очень хорошо общается с другими людьми. Гораздо лучше у нее получается это с животными. Но Петер – аллергик, поэтому она не может держать собаку здесь, и это большая печаль…

Она замолчала. Нина по-прежнему сидела на своем месте, не шевелилась.

– Ты хочешь присутствовать, когда я буду разговаривать с ней? – спросила она. – Ты имеешь право находиться там, но это вовсе не обязательно.

– Она у себя в комнате, – сообщила Эвелина Гранквист, поднялась и пошла к выходу, ее туфли плотно прилегали к пластиковому полу.

Нина последовала за директрисой в коридор и вверх по лестнице. В гостиной кто-то начал петь.