Эффект превзошел все ожидания. Скоро я знал о своих потенциальных клиентах буквально всё. Редкий человек оставался равнодушным к ее участливой, обходительной манере ведения беседы и глубокому, искреннему сопереживанию. Я знал генеалогию каждого клиента начиная со времен колонизации Суздальско-Владимирской Руси и заканчивая новейшей историей, вплоть до эмигрировавших за границу близких и дальних родственников, я знал их явные и тайные пороки, включая постыдную страсть разбавлять водку портвейном «Агдам», я знал истории их болезней — от перенесенной в детстве скарлатины до результатов последнего анализа мочи, я знал их страхи и сомнения, их увлечения и симпатии, их сновидения и мечты, их склад ума и образ жизни. Не знал же я сущий пустяк — готов ли клиент к обмену. Мирыч работала на износ. Через короткое время у меня уже образовалась солидная картотека, в которой были собраны сведения о клиентах с учетом их характеров, сексуальной ориентации, политических пристрастий, жанровых предпочтений в кино, музыке, литературе, живописи… Достаточно было бегло взглянуть на такую карточку, чтобы перед глазами опытного риэлтора предстала вся необузданность нрава его будущего клиента, его сильные и слабые стороны: обостренное чувство справедливости, тяга к прекрасному, прямота суждений, четкость формулировок в отношении привилегий для депутатов Госдумы… Единственным неохваченным местом оставался всё тот же сакраментальный вопрос — готов ли клиент работать со мной в плане обмена? Тогда я с недоумением смотрел на Мирыча, всем своим видом показывая на серьезные упущения в ее работе. Затем брал первую попавшуюся карточку. Почему-то ей всегда оказывалась история болезни Кузьмичева С. Е., проживавшего с женой и двумя детьми на Ленинском проспекте; может, потому что я сам когда-то жил на том же проспекте. В ней говорилось: Кузьмичев Степан Елизарович — родом из Кугульмы, образование среднее, беспартийный, третья группа крови, резус фактор — положительный, реакция на итоги приватизации — отрицательная, — занимает две комнаты в трехкомнатной коммунальной квартире, склонность — бузотер, через графы «Хобби» и «Пристрастия» проходила единая запись — самозабвенно увлекается выпивкой, в графе «Отношение к обмену» — жирный вопросительный знак, в разделе «Примечания» была приписка — люто ненавидит соседку. Если для неквалифицированного психоаналитика, каковым выступала Мирыч, пациент К. был виден как на ладони, то для меня — профессионального риэлтора, клиент Степан Елизарович Кузьмичев оставался загадочным сфинксом, тайной за семью печатями. Поэтому после ненавистного взгляда на телефон я всё же брал трубку, набирал номер Кузьмичева и, представляясь шефом, поручившим своей личной секретарше загодя побеседовать с ним, задавал вопрос ему прямо в лоб: «Ну что, Степан Елизарович, будем меняться или как?» Поставленный ребром вопрос требовал такого же прямого и четкого ответа. И я его незамедлительно получал: «А то!» Правда, объективности ради, надо заметить, что столь определенная категоричность ответа моего клиента выражала его безапелляционное несогласие мириться с жилищными невзгодами только тогда, когда Степан Елизарович пребывал в нетрезвом состоянии. Но что давал мне этот ласкающий слух ответ? Ведь не мог же я, учитывая его состояние, показывать ему новую квартиру, уж не говоря о том, чтобы везти его к нотариусу для оформления сделки! Поэтому я вынужден был звонить ему на следующий день. Но и на следующий день он был нетрезв. Когда же мне по счастливой случайности удавалось застать его в трезвом состоянии, ответ его звучал уже менее убедительно: «А соседка что получит?» Сказать ему, что соседка получит хорошую однокомнатную квартиру, — значило загубить всё дело. Тогда я говорил, что получит она жалкую «хрущобу» на первом этаже вблизи МКАД рядом с железнодорожной платформой. Такой ответ вселял в него радужные надежды и заряжал верой в высшую справедливость. Той же справедливостью заклинал я его повременить с празднованием этой приятной новости и сохранить трезвость хотя бы до завтра, чтобы на ясную голову он мог оценить все удобства своей будущей квартиры. Однако известие о том, что соседке светит первый этаж в пятиэтажке без мусоропровода в районе Бирюлево-Товарная, наполняло его таким всплеском положительных эмоций, что не в силах справиться с ними без вспомогательных средств он уходил в запой уже до конца месяца.

Между тем, моя картотека неуклонно пополнялась. Однако этот рост списка желающих изменить свои жилищные условия носил обманчивый характер. Количество перепективных вариантов с точки зрения риэлторской практики не шло ни в какое сравнение с числом лиц, нуждавшихся в бесплатных психотерапевтических консультациях. Создавалось впечатление, что свои жилищные проблемы клиенты тем или иным образом способны решить и без меня, а вот без добросердечия и понимания со стороны моей секретарши — шагу не могли ступить. Мирыча ангажировали нарасхват. Мне же — вдумчивому риэлтору с высшим образованием и дипломом кандидата… — вот, черт, забыл! каких же наук? сейчас вспомню, ах да — химических! — прекрасно разбирающемуся в Гражданском и Жилищном кодексах, — доставались ничтожные крохи с огромного барского стола, за которым восседали не прошедшие даже трехмесячной подготовки сомни — тельные психоаналитики, экстрасенсы, целители, ясновидцы и прочие магистры оккультных наук — знатоки магических слов. Клиент, оказывается, нуждался не в специалистах по сделкам с недвижимостью, а в чудотворцах, создающих из халабуды гостиничного типа шикарные хоромы, в архитекторах беспроигрышных финансовых пирамид, в советчиках по бракоразводным процессам и разделу имущества, в священниках, отпускающих грехи, врачевателях, способных снять порчу и дать бесценную установку на выживание, в своих Дэвидах Копперфилдах, пусть хоть называющих себя риэлторами, — это им простится, — но обязательно с коронным цирковым номером, в котором жизнь будет вечной и счастливой, а праздник всегда продолжаться.

Спустя примерно полгода я как-то позвонил Степану Елизаровичу. К моему большому удивлению он оказался совершенно трезвым. Поговорив немного о разных пустяках, я всё же спросил его: «Ну а что с обменом?» — «Понимаешь, — отвечал он, — не могу я ей доставить такого удовольствия, чтобы вот так — взять и разъехаться. Это было бы слишком просто и несправедливо по отношению к памяти моих родителей, которых эта старая грымза сжила со свету. Хочу дождаться того радостного дня, покуда она сама не отдаст концы на моих глазах».

О, этот жестокий мир диких человеческих отношений в сфере сделок с недвижимостью, закаливающий волю и растлевающий душу! Таким слабохарактерным риэлторам, как я, — не место в нем! Гнать нас надо поганой метлой, чтобы не дискредитировали столь нужную сегодня людям профессию психотерапевта, практикующего на рынке вторичного жилья…

В этот момент из судового громкоговорителя зазвучал бархатный голос:

— Доброе утро, господа. Наш теплоход следует курсом на Касабланку — неофициальную столицу Королевства Марокко. Температура воды за бортом — плюс 18 градусов, температура воздуха — плюс 23. Через 10 минут ждем вас к завтраку. Приятного вам аппетита.

«Ну уж нет, — подумал я. — Страдать во искупление неверия и малодушия — так страдать! И никаких завтраков!»

Разбудив Мирыча, как дитя спавшую у открытого окна, за которым вместо пробуждающего лязга автомобилей с Волгоградского проспекта, лая дворовых собак и воплей кузьминских бедолаг — «Марусь! А Марусь! Богом прошу — вынеси стакан!» — слышались лишь убаюкивающие всплески океанских волн и утренний приветственный гомон птиц, я тоже пожелал ей приятного аппетита и направился в бассейн.