Смольный институт являлся закрытым учебным заведением, в который зачислялись дворянские девочки в возрасте шести лет. Заканчивали же обучение восемнадцатилетние девицы. Помимо общеобразовательных предметов, смолянок обучали навыкам, необходимым добродетельным матерям: шитью, вязанию, домостроительству, светскому обхождению, танцам, музыке, учтивости.

Воспитанниц изолировали от окружающей среды, что исключало, как полагал инициатор создания Смольного Иван Иванович Бецкой, пагубное влияние семьи, улицы, родственников и знакомых. Девицы, прошедшие выучку в Смольном, призваны были положить основание новой породе людей, свободных от пороков. Став матерями, выпускницы Смольного передадут приобретенные знания и навыки своим детям, а те — следующему поколению. В итоге люди избавятся от пороков и приобретут полный набор добродетелей.

Императрица, имея страсть к рекламе своих начинаний, отзывалась о Смольном институте и его воспитанницах с присущим ей восторгом и была уверена, что цель, ради которой создавалось учебное заведение, достигнута вполне. В 1772 году, восемь лет спустя после основания Смольного, она дважды писала о нем Вольтеру. В первом письме читаем: «Пятьсот девиц воспитываются здесь в монастыре, назначенном прежде для пребывания трехсот невест Христовых. Эти девицы, я в том должна вам признаться, превзошли наши ожидания; они успевают удивительным образом, и все согласны с тем, что они становятся столько же любезны, сколько обогащаются полезными для общества знаниями, а с этим они соединяют самую безукоризненную нравственность, однако же без мелочной строгости монахинь».

Почти два месяца спустя, 23 марта, Екатерина, отвечая Вольтеру, писала: «Не знаю, выйдут ли из этого батальона девиц, как вы называете их, амазонки, но мы очень далеки от мысли образовать из них монашенок; мы воспитываем их, напротив, так, чтобы они могли украсить семейства, в которые вступят, мы не хотим их сделать ни жеманными, ни кокетками, но любезными и способными воспитывать своих собственных детей и иметь попечение о своем доме»[75].

Идеи Бецкого, разделяемые Екатериной, вполне утопичны, ибо исходят из посылки о влиянии среды, как единственного фактора, определяющего наличие в воспитуемом пороков и добродетелей. Вывести новую породу людей Смольный институт, конечно же, не смог, но его положительное влияние на распространение в стране просвещения является общепризнанным — это было первое учебное заведение со всем набором общеобразовательных предметов (иностранные языки, русский, арифметика, история, география), положившее начало женскому образованию в России. Вместе с тем это была первая ласточка в политике просвещенного абсолютизма, которым знаменательно время правления Екатерины.

Второй шаг в этом же направлении Екатерина сделала в октябре 1765 года, когда учредила «Императорское вольное экономическое общество к поощрению в России земледелия и домостроительства». Общество разделило судьбу Смольного института — оба учреждения оказались самыми долговечными творениями Екатерины и были упразднены лишь в октябре 1917 года. А. Т. Болотов считал организатором общества сына токаря Петра Великого А. А. Нартова: «Как самое основание оного, так и управление им и поддержание оного можно наиглавнейше приписать господину Нартову Андрею Андреевичу — бессменному секретарю сего общества. Он собственно старался о собрании оного, о побуждении первейших вельмож о вступлении…»[76].

На Общество возлагалось множество задач, нацеленных на рациональную организацию помещичьего и крестьянского хозяйства — распространение «полезных и нужных знаний», способствующих улучшению животноводства и повышению урожайности, а также разумному использованию результатов земледельческого труда. Устав Общества определял его цель как заботу «о приращении в государстве народного благополучия», что может быть достигнуто стремлением «приводить экономию в лучшее состояние, показывая… каким образом натуральные произращения с пользою употребляемы и прежние недостатки поправлены быть могут»[77].

Должно заметить, что внедрение полезных начинаний продвигалось крайне медленно. Подневольный труд крепостного не стимулировал введение каких-либо новшеств, почти всегда сопровождавшихся увеличением повинностей в пользу помещика.

Но вывод о бесполезности существования Вольного экономического общества глубоко неправилен. Речь идет лишь о том, что при иных благоприятных социальных условиях его деятельность принесла бы более заметные результаты.

Еще более успешными первые шаги Екатерины оказались в сфере внешней политики. Здесь ей удалось извлечь выгоды из сближения с Пруссией — в ее лице Россия обрела союзника в политике относительно Курляндии и Речи Посполитой. В обоих случаях интересам России противостояла Саксония, постоянный союзник Австрии: королем Речи Посполитой был саксонский курфюрст Август III, а престол в Митаве занимал его сын Карл, пристроившийся здесь с согласия Елизаветы Петровны еще в 1758 году. В расчеты Екатерины входило посадить на польский трон своего бывшего любовника Станислава Августа Понятовского, а корону герцога Курляндского передать известному Эрнсту Иоганну Бирону. Условия тому благоприятствовали: Август III тяжело болел, и все ожидали его близкой кончины, а герцог Курляндский Бирон, лишенный трона еще Минихом, был возвращен из ссылки и находился под боком у Екатерины.

Ход мыслей Екатерины был столь же прост, сколь и рационален: чем меньше прав на польскую корону будет иметь ее ставленник, тем в большей зависимости от России он окажется. На Бирона, считала императрица, тоже можно положиться вполне, ибо он получит корону из ее рук. Остановка была за дипломатией, которой поручалось уладить оба вопроса, не вызывая при этом осложнений. Кстати, план лишения Карла герцогской короны вынашивал и Петр III, намеревавшийся возвести на престол своего дядю Георга, принца Голштинского.

Екатерина поручила своему агенту Ржичевскому утешить Августа III тем, что его сын Карл, потеряв Курляндию, будет вознагражден каким-либо епископством. Тем самым Август III, полагала императрица, не почувствует горечи утраты.

Король надеялся, что сейм не согласится уступить Курляндию Бирону, но просчитался — Екатерина через Ржичевского парализовала работу сейма в Варшаве. Одновременно русская дипломатия энергично трудилась и в Митаве, подготавливая почву для низложения Карла и восстановления в правах Бирона. Карлу было предложено покинуть Митаву, и он вынужденно смирился, ибо предложение это было подкреплено русскими войсками, возвращавшимися из Пруссии на родину. К тому же Екатерина твердо заявила, что она принимает Бирона под свое покровительство, «как беззаконно утесненного владетеля». Когда императрица узнала, что 48 из 60 сенаторов Речи Посполитой признали Карла законным герцогом Курляндским и намеревались открыть против Бирона уголовный процесс, она велела передать уполномоченному короля Речи Посполитой при русском дворе Борху, что принимает это постановление за личное себе оскорбление и распорядится выпроводить уполномоченного из Петербурга в 48 часов, «чтоб они знали, что я герцога Эрнеста Иоганна и вольности польской защищать буду всем, чем Бог меня благословил». В конце концов 8 апреля 1763 года Бирон вновь стал герцогом Курляндским.