Дьячок кивнул. Выпрямился, открыл рот и трубным басом, заставившим недоуменно обернуться даже привыкшего к звуку боевого лура Харальда-конунга, произнес:

– Купец нам всем доброго дня желает.

Сарацин был удивлен, что его слова в переводе на русский язык, оказалось, звучат так кратко. Но одобрительные возгласы из толпы заставили его продолжить:

– Надеюсь, те скромные угощения, которые я смею предложить жителям города на сегодняшнем пире, станут залогом нашей дружбы и взаимовыгодных отношений на долгие годы. Как совершенно верно отметил господин эмир-воевода, сам я, увы, не могу по законам своей веры в полной мере разделить с добрыми горожанами их питье и пищу, но важнее телесной пищи духовное единение и благосклонное отношение жителей этого прекрасного места к путешественникам, оказавшимся вдали от дома. За гостеприимство я хочу отблагодарить жителей и воеводу яствами, приготовленными по местным обычаям.

Выслушав грека, дьячок удовлетворенно кивнул и прогремел:

– Купец обещает нас так накормить и напоить, что мы надолго запомним.

Одобрительный гул усилился.

Существенное сокращение фраз после передачи их от ученого грека к местному дьячку перестало его беспокоить: толпа ликовала, а это и было главной целью его речи.

– Собираясь в славянские страны, я прочитал немало книг великих путешественников прошлого. Знания, почерпнутые из драгоценных сочинений, оказали мне немалую поддержку в моем собственном странствии. Озирая огромные просторы славянских земель, я неоднократно получал подтверждения словам о необыкновенном мужестве северных племен. О нем писали мудрейшие мои соотечественники Ибн Русте и Мутаххар ибн Тахир ал-Мукаддаси, а также мудрейший перс Абу Саид Гардизи.

Ни один из народов не занимает пространство столь же огромное. Понятно, что утвердиться на этих землях можно было только силой меча и духа. Однако мне ни разу не удавалось увидеть своими глазами, как сражаются русские воины. Прошу понять меня правильно, я не желаю, чтобы мирная жизнь прекрасного города нарушалась буйством войны. Но у многих народов есть обычай устраивать воинские игры, когда истинные храбры для испытания своих духовных и телесных сил сходятся в дружеских поединках, стяжая славу и богатство. Я готов предложить победителю приз в размере десяти гривен серебра или равный по ценности десяти гривнам серебра, если добрые жители города Радимова сочтут возможным устроить у себя такое состязание.

Когда купец закончил и грек принялся переводить его слова дьячку, толпа замерла в ожидании. Первые две реплики были весьма завлекательны. Что же скажет полуденный купчина на сей раз?

Дьяк изрек:

– Почтенный купец желает кулачную игру поглядеть. Не знаю, с чего это ему вдруг взбрело, но обещает 10 гривен серебра победителю. Хоть отец протоиерей и не одобряет, а я думаю, уважим гостя?! Так?!

Толпа, особенно молодые парни, любители всяческих потех, в том числе и кулачных, дружно грянули:

– Так!

От слов быстро перешли к делу. Воеводина челядь принялась таскать из детинца снедь. На площади устроили столы, к которым мог подходить и угощаться всякий желающий. Современному человеку сложно представить, но это в самом деле был пир для всего города.

Нужно, конечно, понимать, что раннесредневековый город не был таким большим, как современные Москва или Петербург. Небольшие города, названия которых не попали на страницы летописей и потому были забыты, могли насчитывать около тысячи человек. На страницах этой книги их олицетворяют Летославль и Колохолм. В ином многоквартирном доме живет больше народу, чем жило в глухих пограничных городах.

В крупных погостах население могло достигать двух-трех тысяч. А столица огромного государства, Киев, вмещал немногим более двадцати тысяч человек – не больше, чем какой-нибудь районный центр Нечерноземья.

Поэтому накормить и напоить при желании всех горожан было вполне возможным делом.

Первым долгом на столы были установлены огромные караваи на беленых холстах. К каждому караваю полагалась небольшая плошка с солью и специальный человек, который резал хлеб и наблюдал за тем, чтобы угощающиеся брали куски честно – не хватая лишнего и не обделяя других.

Меж рядов ходили кравчие, разливая по кружкам, братинам и ендовам хмельной мед и густое, пенное пиво. В центре площади сложили очаг и установили вертела, на которых жарились огромные свиные туши. Туши жарились не враз, а частями. Служки отрезали верхние прожаренные ломти и наделяли ими народ по старшинству. Первыми получили жаркое варяжский князь и воевода. Немного подумав, поставили блюдо с дымящимся мясом и перед сарацинским купцом.

Воевода и князь тут же принялись уписывать жареное мясо, орудуя ножами и запивая жирные куски особым, прозрачным как хрусталь, выдержанным в дубовых бочках медом. Они то и дело поднимали турьи, окованные серебром рога и возглашали здравицы. Купец же только болезненно улыбался и к яствам не притронулся. Чтобы ему не сиделось так грустно, перед ним поставили кувшин с сытом – нехмельным медом – и белый калач. Вот тут только Амир аль-Гасан смог покушать.

Вслед за вельможами на помосте настала очередь и простого народа. Мясо срезалось с костей, едва только на нем успевала образоваться золотистая корочка. Довольно скоро от свиных туш остались одни кости.

Выпитый мед и съеденная еда настроили людей на лирический лад. Кто-то затянул протяжную песню. Но вслед за спокойной волной пира пришла и буйная. Откуда не возьмись появились гусли, бубны и сопели. Грянула разудалая музыка. Молодежь пустилась в пляс. А вслед за молодежью и те, кого тогда уже совсем не считали молодыми: двадцати-тридцатилетние погощане, землепашцы и ремесленники, отцы семейств. Общество в те времена было гораздо моложе нашего. Взрослая трудовая жизнь начиналась лет с пятнадцати. В двадцать у человека, как правило, была семья и полон дом детей. В тридцать могли и внуки появиться, а в сорок-пятьдесят тяжелый физический труд, болезни или вражья стрела сводили человека в могилу. Бывало, конечно, доживали люди и до седых волос, и до ста лет. Но такие старцы были единицами в море молодежи. Поэтому, уж если пошел пляс, так плясал без малого весь город.

Вслед за танцами вспомнили и пожелание щедрого купца посмотреть кулачную забаву. Вообще, конечно, игра эта обычно устраивалась в конце зимы или на весенний солнцеворот. Но раз щедрый гость желает, так почему бы и не уважить?

Очистили пространство, где биться. Разделились на две части. Выбрали старейшин. Выстроились в три линии. В первой встали совсем малые хлопчики, во второй – отроки постарше. Третий ряд составляли взрослые опытные мужи.

Битва шла по правилам, которых, впрочем, было немного: не бить упавших и не тыкать пальцами в глаза. Важно было вытеснить супротивный отряд с поля боя. Подбитый глаз или расквашенный нос – таков был нередкий итог кулачных столкновений. Но отношение к физической боли и красоте лица тоже было иным – гораздо более легким. Среди материалов древнерусской археологии почти не встречается зеркал. Мужчина мог прожить всю жизнь и никогда не узнать доподлинно, как выглядит его лицо. Разве что видел отражение в кадушке с водой. Читатель может заглянуть в кадушку и самолично посмотреть, много ли там можно разглядеть.