– Ничего такого ужасного. Никакой тебе прививки против гнева или зомби-вируса. Просто лекарство от страха. Не того страха, за который отвечает естественный инстинкт самосохранения и который помогает выживать, здраво оценивая опасность. Речь шла о лечении тяжелых фобий. Ты не представляешь, сколько людей в этом мире не могут вести нормальный образ жизни, потому что панически боятся самых простых вещей. Летать на самолете, например, ездить в лифте, даже просто выйти из дома. Цель препарата казалась очень достойной.

– Но что-то пошло не так, – вспомнила Лиля его собственные слова. – Что именно?

– Препарат оказался недостаточно хорош. Он убивал в людях страх… совсем. Но никому не пришло в голову, что человек, полностью лишенный страха, превращается в дикое, агрессивное животное. Вероятно, по сути мы все такими и являемся. Единственное, что нас сдерживает и заставляет вести себя цивилизованно, – это страх. Перед наказанием, перед осуждением. Одни боятся своего бога, другие – карающего меча правосудия, третьи – общественного мнения. А наши подопытные, которые получали настоящий препарат, перестали бояться. И вся злоба, весь стресс, которые копились в них годами, выплеснулись наружу в один вечер. Никто не ждал такого эффекта, поэтому наша лаборатория не была рассчитана на подобную вспышку. Охрана имелась, но больше для того, чтобы не пускать чужих на территорию, а не для того, чтобы воевать с обезумевшими, потерявшими страх людьми. Началась паника, беготня, стрельба. Охранники не знали, что делать, они спустили собак, но это не помогло. Наоборот, стало хуже: подопытные, вырвавшиеся из своих палат, только еще сильнее разозлились, восприняли нашу попытку защититься как дополнительную агрессию в их адрес. Нам оставалось только бежать и прятаться.

Он снова замолчал, прикрыв глаза. Вероятно, проживал все те события заново. Лиля легонько скользнула ладонью по его руке, успокаивая.

– Вера не успела спрятаться? – предположила она все так же тихо и осторожно.

Долгов сначала кивнул, потом мотнул головой.

– Когда все началось, ее уже не должно было быть в главном здании. Я задержался, потому что бумажной работы было много. Она зашла ко мне, я сказал, что буду дома – у нас у всех были небольшие личные коттеджи – через полчаса. Она пообещала приготовить ужин к моему приходу. Взорвалось где-то минут через пятнадцать, она уже должна была быть в коттедже… Но ее тоже что-то задержало, а я не знал об этом. Я звонил ей, хотел сказать, чтобы она заперлась, чтобы не пускала никого, кроме меня, но она не брала трубку. Я торопился добраться до коттеджа, со мной из здания выбиралось несколько коллег. Когда мы прибежали в наш коттедж, дверь оказалась не заперта… Мы вообще особо не запирались там, разве что на ночь и то больше по городской привычке. Все свои же, территория закрытая, охрана… Веры дома не оказалось. И я растерялся. Не знал, что делать, где ее искать. Пока я думал, как быть, она добралась сама, постучалась в уже запертую нами дверь, позвала меня, попросила ее впустить. Я хотел открыть, но один из наших меня остановил. Схватил за локоть и сказал: «А вдруг там они? Они ворвутся сюда – и мы все покойники». И я замер… Снова растерялся, не зная, как правильнее. Я испугался. Я врач, а не боец… Вера снова позвала, и я решил все-таки рискнуть, открыть дверь и впустить ее, но опоздал. Когда я оказался у двери, за ней раздался уже совсем другой стук. И крики, и рычание… Звериное рычание…

Он снова замолчал, отвернулся, судорожно вздохнул. Лиля почувствовала, как внутри снова все похолодело.

– Дверь мы так и не открыли, и напор она выдержала, окна мы забаррикадировали. Кто-то успел позвать на помощь, и через какое-то время приехала полиция. Из подопытных кого-то застрелили, кого-то только ранили и повязали. Тело Веры лежало на пороге нашего дома… Ей разбили голову о дверь, проломили череп. Потому что я испугался и застыл, не впустил ее. Если бы я открыл ей сразу, она успела бы заскочить, мы успели бы захлопнуть дверь… Но я опоздал со своим решением, и она погибла. Я научился не думать об этом, не вспоминать. Вот только когда приближается годовщина, теряю покой и сон. Совесть просыпается и не дает спать мне. Я думал, что с годами станет легче. Человеческая память так устроена, что постепенно из нее стирается все, но лучше мне не становится. А в этом году все стало в разы хуже. Может быть, потому что я узнал, что Вера до сих пор здесь, где-то рядом. Ты ведь видела ее… А вчера и я тоже видел.

– Где? У себя дома? – испуганно уточнила Лиля.

Долгов кивнул.

– Мельком, краем глаза, но видел. Она здесь. Возможно, ждет меня, хочет забрать с собой.

– Не говори так, – Лиля снова сжала его руку. – Если она любила тебя, она не может желать тебе смерти.

– Любовь превращается в ненависть легко и просто. А я ее подвел, предал. Дал ей погибнуть.

Он снова повернулся к Лиле, глядя ей в глаза сквозь темноту.

– У нее есть право меня ненавидеть. И право желать моей смерти тоже. Может быть, в том коттедже я на самом деле видел ее. Она приходила за мной.

– Не думай так, иначе это действительно убьет тебя. Ты не виноват, что все так сложилось. Да, ты принял несколько неправильных решений, но она принимала их вместе с тобой. Ты не мог знать, что она осталась в опасности. Ты не мог знать, что открыть дверь было еще можно. Ты испугался, да, но ты сам сказал: страх – это часть нашего инстинкта самосохранения. Ты мог открыть дверь – и не спасти ее, а погибнуть сам, погубить остальных. Ты уже не можешь изменить того, как все случилось, но ты можешь простить себя и жить дальше. Тебе нужно это сделать, потому что своей жизнью ты можешь принести пользу. А твоя смерть никому лучше не сделает.

Долгов улыбнулся, неожиданно протянул к ней руку и коснулся щеки, поглаживая пальцами.

– Но я ведь и пытаюсь это сделать, Лиля. А ты все держишься за никому не нужные отношения, у которых все равно нет будущего.

Она перехватила его руку и отстранила.

– Не надо снова об этом, Костя. Это не так.

– Неужели? Сама подумай. Какое будущее ты видишь? Брак, дети? Да в его возрасте только с внуками нянчиться, на большее сил и здоровья не хватит. Он и не захочет. Его манит совсем другое. И мне кажется, он сам начал это понимать, потому и не торопится предлагать тебе руку и сердце. Но и отказаться от тебя не может. Тебе не кажется, что ваши отношения зашли в тупик? Поэтому он так злится на меня, хотя ты не даешь ни единого повода ревновать. Мне даже немного обидно. Но забудь обо мне, просто задай себе честный вопрос: что вас ждет? И когда найдешь ответ, задай еще один: стоит ли терять на это время? Жизнь и так очень коротка.

Лиля не стала спорить. Она устала спорить об этом, ведь Долгов был не первым, кто приставал к ней с такими разговорами. И чем чаще они происходили, тем сложнее самой Лиле было верить в собственные аргументы.

Поэтому она сменила тему:

– Если ты действительно считаешь, что в коттедже на тебя напала Вера, мы должны рассказать об этом Дементьеву.